Агиография и система агиографических жанров. Агиография. Календари и месяцесловы

2. История создания древнерусских житий и периодизация русской святости.

3. Типы агиографических памятников.

Житие – жанр церковный по происхождению, цель которого – жизнеописание святого, его подвигов, или мучений. Литературу о святых еще называют агиографией (от гр. άγιος “святой“ и γράφω “пишу“). Встречается определение агиографии как научной дисциплины, занимающейся изучением житий святых, богословскими и историко-церковными аспектами святости. Составителей житий называют агиографами. Цель агиографа – рассказать о жизни святого , а именно описать, как и в чем проявлялась его святость, какие подвиги во имя Христа он совершал, какими трудами он ее достиг. И себя агиограф никогда не считал – и не считает сегодня – автором жития. Он только записал жизнь святого. Вот почему часто не ставили своего имени составители житий, агиографы, и потому многие из них до сего дня нам не известны.

Агиографы, как правило, - это монахи, священники, реже – миряне, но обязательно христиане. А поскольку цель христианской жизни – спасение души в вечности, то агиограф и записывает житие такого святого человека как пример для подражания, как возможный и для других путь к святости. В этом дидактизм жития.

Народ, объясняя, что такое святость, назвал человека, ее достигшего, «земным ангелом» или «небесным человеком». Создается житие всегда только после смерти человека через какое-то время, за которое святость его проявилась, стала явной для людей. Чтобы подтвердить и утвердить факт святости человека, проводится его канонизация – причисление к числу святых, что совершается на Церковном Соборе. И к этому моменту обязательно создается икона святого – его образ , отражающий его небесный лик , и пишется его житие , которое тоже запечатлевает лик святого, а не его лицо . Как икона не портрет, так и житие не биография. Называют часто житие «иконой в слове». Содержание жития и его тип зависит от того подвига, который совершал святой. Таких подвигов много. Есть жития о мучениках, о преподобных, о благоверных князьях, о равноапостольных князьях или монахах и т. д. Написанные в разное время, по-разному они освещают историческую действительность, содержат разную степень подробности описания жизни святого, его окружения, обладают разным стилем.

Житие неразрывно связано с Преданием, только не с устным, а со Священным . Житие – это факт Священного Предания. В житии сохраняется историчность повествования: все святые, особенно начального периода русской истории, занимают особое в ней место, являются зачастую главными действующими лицами русской истории (святые равноапостольные Ольга и Владимир, благоверные князья Александр Невский и Дмитрий Донской, церковные писатели – летописец Нестор и митрополит Иларион, гениальные иконописцы Андрей Рублев и Феофан Грек и многие другие.)

История агиографии насчитывает столько лет, сколько прошло от Рождества Христова. Житийный канон находится в Евангелии, в образе Самого Христа. Формы же житийные восходят к античной литературе, к жанру панегирика. Путь к святости - это всегда путь совершения христианских заповедей. В истории христианства выделяются жития мучеников (мартирии), жития святых отцов (преподобных), жития праведных, святителей, равноапостольных, юродивых и мн.др. Жития стали появляться в в Римской империи в первые века христианства (200-209), во время гонений. В 3-4 вв. жития уже широко распространились на Востоке, в Византийской империи и странах Западной Европы. Затем в 4 – 8 вв появились монашеские жития, что связано с возникновением и распространением монашества в Палестине, Египетской пустыни. Канон житийный складывался постепенно и оформился в 9 веке в византийской литературе, откуда и пришел к нам.

История русских житий включает в себя:1. переводные жития и жития первых русских святых – Бориса и Глеба, одновременно первых русских преподобных – Феодосия Печрского, патерик, 2. жития мучеников и благоверных князей периода татаро-монгольского нашествия (Александра Невского, Михаила Ярославича Тверского, Михаила Всеволодовича Черниговского, Довмонта-Тимофея, Дмитрия Донского) 3. жития святых периода русского возрождения (15-16 вв). (Преподобные Сергий Радонежский, Стефан Пермский и др.) 4. Жития праведных жен, совершающих христианские подвиги в миру (т.наз. «мирянский» тип святости: Ульяния Осорьина).

Выдающиеся русские агиографы - преп. Нестор, открывший на Руси житийный канон; Епифаний Премудрый, использовавший стиль «плетения словес», Пахомий Логофет, блестящий стилист; Ермолай Еразм, талантливый писатель и публицист, и др.

В 17 в. жанр жития обретает новые черты, не разрушающие канон: идет процесс «обмирщения», но для житийной литературы это означала не уход от святости, а ее утверждение в бытовой, повседневной жизни мирян.

Г.П. Федотов считает, что в древнерусской святости формировался особый религиозный тип, генетически связанный с общехристианскими началами и византийским наследием. Но он отмечает и отличия.

Г. П. Федотов намечает этапы развития русской святости .

I этап он связывает с Киево-Печерским монастырем и подвигом преподобного Феодосия Печерского, в лице которого "сохранив аскетическую традицию Византии, усилила евангельский элемент, который ставил во главу угла действенную любовь, служение лю­дям, милосердие»

II этап - мистический. Связан с именем преп. Сергия Радонежского – первого русского мистика-исихаста (исихазм –особая практика духовного самоуглубления, молитвы, преображения личности через ее сокровенное единение с Богом). При этом Сергий продолжал и подвиг, начатый Феодосием – трудничества, созидания монастыря, служения людям.

III этап - московский – XVI в – характеризуется столкновением 2-х направлений: «стяжателей» и «нестяжателей» , - в которых по-разному развивалась духовная традиция преп. Сергия.

XVII – XVIII Федотов считает временем духовного упадка (период смуты, раскола, затем преобразований Петра), когда уменьшается количество святых на Руси.

Но в XIX в. он отмечает духовный подъем и IV этап связывает с расцветом Оптиной Пустыни, старчества, и именем преп. Серафима Саровского.

Мы же можем смело говорить о V этапе русской святости – в ХХ веке, который дал нам сонм новомучеников и исповедников российских (1500 человек были канонизированы только на одном Православном Соборе в 2000 году, на самом деле количество прославленных русских мучеников-святых эпохи ХХ века гораздо больше)

«Святость (гр. agioths, лат. sanctitas), одно из фундаментальных понятий христианского учения. Его основной смысл состоит в причастности человека к Богу, его обоженности, в его преображении под действием благодати Божией». «Святость, свойство, присущее Богу, которым Он наделяет лица и предметы. Святость не означает безгрешность, но принадлежность к Богу, устремленность к безгрешности и совершенству. Святой - угодник Божий, наслаждающийся вечным блаженством». «Святой − значит собственно сияющий или очищающий».

«Святые подвижники Божии образуют видимое звено между нашим миром и небесным Царством Божиим. Это истинно ангельские люди и человеческие ангелы. Восходя от меры в меру, все более и более проникаясь божественным духовным светом благодати, они, подобно раскаленному железу под действием огня, просветляются, как солнце, достигая высших состояний обожения в познании духовных тайн, в Богосозерцании и Богообщении».

«В преображенном человеке восстановлена его не поврежденная грехом природа, его соединение с Богом как "чада Божиего". Основой этого восстановления является Боговоплощение, восприятие Христом человеческой природы. Поскольку во Христе человеческая природа была обожена, это открыло путь к Богу и для всего человечества: христиане, следуя Христу, соучаствуют в его Божестве по благодати и становятся святыми».

«Таким образом, святой − это всякий раз явление спасения, милости Божией к людям, благодати, посылаемой Богом своему народу… Подвиг, совершаемый святыми, рассматривается, таким образом, не столько как достижение самого святого, сколько как действие благодати Божией, как явление Божественного промысла».

Агиографическая литература включает в себя разные формы. Помимо житий, существуют прологи, синаксари, минеи, патерики.

Прологом называется книга, содержащая в себе жития святых, вместе с указаниями относительно празднований в честь их. Минеи – это сборники пространных сказаний о святых в праздниках, расположенных по месяцам. Они бывают служебные и минеи-четии (для чтения). Патерики - специальные сборники рассказов о монахах, подвижниках монастыря или какой-либо местности, могут включать полные жития святых, или отдельные части. Также есть патерики – сборники высказываний святых отцов. Т.е. это жанр более свободный в подборе материала и форме его изложения. В рукописях известны древние переводные патерики (Римский, Синайский (или Лимонарь И. Мосха), Египетский (или Лавсаик Палладия) и др. (см. Лекцию 1).

Типы житий.

Типы житий складывались исторически и зависели от характера и содержания основного подвига святого. Так, первые три века христианства ознаменованы были гонениями на христиан и основной подвиг был – мученический. Так появляются записи свидетелей их мучений. Эти записи затем складываются в жития особого типа – мученические, или мартирии (лат). Последующие века – с 4 по 8-й – это время распространения монашества. Поэтому литература этого периода изобилует монашескими житиями, патериками разного содержания (см. раздел о переводной литературе, материал 1 лекции). Эти жития и называются монашескими, главный подвиг святого относится к преподобническому. (преподобный , т.е. человек, достигший подобия - очень подобен Христу) Известны жития о святителях, о праведных, о юродивых, о равноапостольных, о святых благоверных князьях (чисто русский тип святости), о пустынниках, столпниках, молчальниках, пещерниках и др. Есть святые, соединяющие подвиги, например, монашества и мученичества, тогда их называют преподобномучениками, что отражается в содержании жития. Количество типов святости гораздо больше и часто отражаются они в именованиях святого: «Филарет милостивый», «Иоанн многострадальный» и т.д.

Житийным каноном – т.е. правилом, по которому создается житие – следует считать вовсе не тот трафарет в виде строгой сюжетно-композиционной схемы, который сложился в византийской литературе и был перенесен на русскую почву (этот материал вы найдете в любом учебнике и справочнике). И, заметим, необходимость этой формы не отменяется как формы правильной, истинной. При этом и не обязывается самим жанром, чтобы она была неизменной (в ДРЛ встречаются формы житийной повести, военной или бытовой, или сказания (например, о Борисе и Глебе), т.е. типа повествования внешне не агиграфического). Но главным для жития, тем, без чего его не может быть, остается категория святости , сам факт святости. Если этого факта нет, то никакая правильная житийная форма не сможет быть житием. (пример тому – «Житие» протопопа Аввакума, им самим написанное)

Лекция 6

Первые русские жития.

«Сказание о Борисе и Глебе» и «Житие Феодосия Печерского» .

1. Образы святых Бориса и Глеба в «Сказании» и в «Чтении» Нестора.

2. Тип святости, особенность подвига святых Бориса и Глеба.

3. Жанровые и стилевые особенности первого русского жития.

4. Идея святости и тип подвига в «Житии Феодосия Печерского»

Первые русские святые – Борис и Глеб, которым посвящены несколько произведений агиографического характера

Древнерусская литература житий святых собственно-русских начинается с житий Бориса и Глеба, которым посвящен целый ряд текстов, из которых два памятника житийного характера: «Чтение о житии и погублении блаженную страстотерпцу Бориса и Глеба» преп. Нестора и «Сказание, и страсти, и похвале святую мученику Бориса и Глеба» неизвестного автора. Перу Нестора принадлежит и «Житие Феодосия Печерского». Таким образом, два типа житий открывает ДРЛ: мученическое и монашеское, причем, весьма отличающиеся от византийских образцов своим более свободным отношением к форме при сохранении канона. «Сказание» о Борисе и Глебе» получило большее распространение, известно более 170-ти списков, почему и возьмем для изучения текст «Сказания».

«Сказание о Борисе и Глебе» (полное название: «Сказание, и страсти, и похвале святую мученику Бориса и Глеба»)

В интерпретации их святости существует спорный момент: некоторые считают их канонизацию политическим актом (Как пишет учебник В.Кускова: для «утверждения своей религиозной самостоятельности», «содействия политическому упрочению основ феодального строя» (В.Кусков. История древнерусской литературы, 1998.), другие не соотносят напрямую с политикой, усматривая в их подвиге, прежде всего, евангельскую мотивацию.

Их тип святости определяется как страстотерпческий, что является, по слову Г.Федотова «смертью в последовании Христу». Он называет их подвиг - «подвигом непротивления», что нужно связать с ценностным выбором, который совершает Борис, а вслед за ним и Глеб. Они своей смертью утверждают ценности мира вечного, Царствия Небесного, вместо мира этого , царства земного, ради которого идет на убийство Святополк.

Особенностями же «Сказания» явилась неожиданная для жития форма «психологизированного» повествования, с описанием внутренних переживаний святых, с экспрессивностью стиля и т.д.

«Житие Феодосия Печерского» (полное название: «Житие преподобного отца нашего Феодосия, игумена Печерского»)» написано преподобным Нестором, монахом Киево-Печерского монастыря. Главный подвиг Феодосия – монашеский. Он является аскетом, моливенником, подвижником, борется с дьяволом, творит чудеса. Он созидает первый на Руси общежитийный монастырь по уставу святого Федора Студита. Главное же его качество, свидетельствующее о достижении им святости – удивительное смирение. Оно подчеркивается на протяжении всего житийного повествования. «Житие Феодосия» составлено Нестором по всем правилам житийного жанра, включающим композиционную трехчастность, традиционные сюжетные мотивы, самоуничижение агиографа, чудеса и т.д. И это никак не помешало Нестору передать особенности быта, речи, подробности исторических реалий, даже некоторую психологизацию портрета матери Феодосия – первого в русской литературе индивидуального женского образа. Отметить нужно писательское мастерство преп. Нестора, выразившееся в стиле, выразительности деталей, в динамичности сюжета, и т.д. Все это сделало «Житие Феодосия» уникальным памятником древнерусской литературы.

Статья из энциклопедии "Древо": сайт

Агиогра́фия (от гр. άγιος “святой“ и γράφω “пишу“), научная дисциплина, занимающаяся изучением житий святых , богословскими и историко-церковными аспектами святости.

Подходы к изучению житий святых

Жития святых могут изучаться с историко-богословской, исторической, социально-культурной и литературной точек зрения.

С историко-богословской точки зрения жития святых изучаются как источник для реконструкции богословских воззрений эпохи создания жития, его автора и редакторов, их представлений о святости, спасении, обожении и т.д.

В историческом плане жития при соответствующей историко-филологической критике выступают как первоклассный источник по истории церкви, равно как и по гражданской истории.

В социально-культурном аспекте жития дают возможность реконструировать характер духовности, социальные параметры религиозной жизни (в частности, и так наз. народную религиозность), религиозно-культурные представления общества.

Жития, наконец, составляют едва ли не самую обширную часть христианской литературы , со своими закономерностями развития, эволюцией структурных и содержательных параметров и т.д., и в этом плане являются предметом литературно-филологического рассмотрения.

Особенности литературно-филологического подхода к житиям святых

Литературно-филологическое изучение житий выступает как основа всех прочих типов исследований. Жития пишутся по определенным литературным канонам, меняющимся во времени и различным для разных христианских традиций. Любая интерпретация житийного материала требует предварительного рассмотрения того, что относится к сфере литературного этикета. Это предполагает изучение литературной истории житий, их жанров, установление типичных схем их построения, стандартных мотивов и приемов изображения и т.д. Так, например, в таком агиографическом жанре, как похвала святому, соединяющем в себе характеристики жития и проповеди, выделяется достаточно четкая композиционная структура (введение, основная часть и эпилог) и тематическая схема основной части (происхождение святого, рождение и воспитание, деяния и чудеса, праведная кончина, сравнение с другими подвижниками); эти характеристики восходят к позднеантичному энкомиуму, и их разная реализация в процессе развития житийной литературы дает существенный материал как для историко-литературных, так и для историко-культурных выводов.

Агиографической литературе свойственны многочисленные стандартные мотивы, такие, например, как рождение святого от благочестивых родителей, равнодушие к детским играм и т.п. Подобные мотивы выделяются в агиографических произведениях разных типов и разных эпох. Так, в актах мучеников , начиная с древнейших образцов этого жанра, приводится обычно молитва мученика перед кончиной и рассказывается о видении Христа или Царствия Небесного, открывающегося подвижнику во время его страданий. Эти стандартные мотивы обусловлены не только ориентацией одних произведений на другие, но и христоцентричностью самого феномена мученичества: мученик повторяет победу Христа над смертью, свидетельствует о Христе и, становясь “другом Божиим”, входит в Царство Христово. Эта богословская канва мученичества естественно отражается и в структурных характеристиках мученических актов.

Отличия восточной и западной традиций описания жития святых

В принципе, житие святого – это не столько описание его жизни (биография), сколько описание его пути к спасению, типа его святости. Поэтому набор стандартных мотивов отражает прежде всего не литературные приемы построения биографии, а динамику спасения, того пути в Царствие Небесное, который проложен данным святым. Житие абстрагирует эту схему спасения, и поэтому само описание жизни делается обобщенно-типическим. Сам способ описания пути к спасению может быть различным, и как раз в выборе этого способа более всего различаются восточная и западная агиографические традиции. Западные жития обычно написаны в динамической перспективе, автор как бы прослеживает из своей позиции, из земного бытия, по какой дороге прошел святой от этого земного бытия к Царствию Небесному. Для восточной традиции более характерна обратная перспектива, перспектива святого, уже достигшего Небесного Царства и от вышних озирающего свой путь к нему. Эта перспектива способствует развитию витийственного, украшенного стиля житий, в которых риторическая насыщенность призвана соответствовать неумопостигаемой высоте взгляда из Царствия Небесного (таковы, например, жития Симеона Метафраста , а в русской традиции – Пахомия Серба и Епифания Премудрого). При этом особенности западной и восточной агиографической традиции очевидным образом соотносятся с характерными чертами западной и восточной иконографии святых : сюжетности западной иконографии, раскрывающей путь святых к Богу, противопоставлена статичность иконографии византийской, изображающей прежде всего святого в его прославленном, небесном состоянии. Таким образом, характер агиографической литературы непосредственно соотнесен со всей системой религиозных воззрений, различиями религиозно-мистического опыта и т.д. Агиография как дисциплина и изучает весь этот комплекс религиозных, культурных и собственно литературных явлений.

История агиографии

Христианская церковь с первых дней своего существования тщательно собирает сведения о жизни и деятельности ее подвижников и сообщает их в общее назидание. «Жития святых» составляют едва ли не самые обширный отдел христианской литературы. Если не считать апокрифических евангелий и сказаний об апостолах , в которых содержится немало детальных сведений о первых деятелях христианства, то первыми по времени «Жития святых» были сказания о мучениках .

Мартирология первых веков от Р.Х.

Из позднейших известны:

• Ассемани, «Acta ss. martyrum orientalium et occidentalium» (1748);
• Лагранж, «Choix des actes des martyrs d"Orient» (Пар. 1862).

Кроме общих, на Западе существуют еще поместные мартирологи стран или народностей:

• африканский мартиролог (Стеф. Мачелли),
• бельгийский мартиролог (Молана),
• немецкий мартиролог (Валассера),
• испанский мартиролог (Салацара),
• английский мартиролог (Вильсона),
• итальянский мартиролог (Корнелия)
и др.

Жития святых, отличные от мартирологов

Более обширна литература «Житий святых» второго рода - преподобных и других. Древнейший сборник таких сказаний - Дорофея , еп. тирского (+ 362), - сказание о 70-ти апостолах. Из других особенно замечательны:

• «Жития честных монахов », патриарха александрийского Тимофея (+ 385);
• Лавсаик Палладия, («Historia Lausaica, s. paradisus de vitis patrum»;
• «Historia Christiana veterum Patrum» 1582, подлинный текст в изд. Рената Лаврентия;
• «Opera Maursii», Флоренция, 1746, т. VIII; есть и русский перевод, 1856);
• Труды Феодорита Киррского (+ 458) - (в названном изд. Рената) а также в полных собраниях сочинений Феодорита; в русск. переводе - в «Творениях св. Отцов», изд. московской дух. академии и ранее отдельно);
• «Лимонарь , сиречь цветник», Иоанна Мосха (Leimwnarion, в «Vitae patrum», Росвейга, Антв. 1628, т. X; рус. изд. - М. 1859).

На Западе главными писателями этого рода в патристический период были:

"Нравоучительная агиография"

Минеи

Календари и месяцесловы

Наконец, последний общий источник для житий святых всей церкви составляют календари и месяцесловы . Зачатки календарей относятся к самым первым временам церкви, как видно из биографических сведений о св. Игнатии (+ 107 г.), Поликарпе (+ 167), Киприане (+ 258). Из свидетельства Астерия Амасийского (+ 410) видно, что в в. они были настолько полны, что содержали в себе имена на все дни года.

Месяцесловы, при Евангелиях и Апостолах, делятся на три рода: восточного происхождения, древнеитальянские и сицилийские, и славянские. Из последних древнейший - при Остромировом Евангелии (XII в.). За ними следуют месяцесловы: Ассемани , при глаголитском Евангелии , находящемся в Ватиканской б-ке, и Саввин, изд. Срезневским в 1868 г. Сюда же относятся краткие записи о святых при церковных уставах иерусалимском , студийском и константинопольском .

Минеи-Четьи Германа Тулупова и Иоанна Милютина

Всех отдельных житий древнерусских святых, вошедших и не вошедших в исчисленные сборники, насчитывается 156. В XIX столетии явился ряд пересказов и переработок Четиих-Миней св. Димитрия:

• «Избранные жития святых, кратко изложенные по руководству Четиих-Миней» (1860 - 68);
• А. Н. Муравьева, «Жития святых российской церкви, также Иверских и Славянских» (1847);
• Филарета, архиеп. черниговского, «Русские святые»; «Словарь исторический о святых российской церкви» (1836 - 60);
• Протопопова, «Жития святых» (М., 1890)
и пр.

Более или менее самостоятельные издания житий святых -

• Филарета, архиеп. черниговского:
• а) «историческое учение об отцах церкви» (1856, новое изд. 1885),
• б) «исторический обзор песнопевцев» (1860),
• в) «Святые южных славян» (1863)
• г.) «Св. подвижницы Восточной церкви» (1871);
• «Афонский патерик» (1860 - 63);
• «Вышний покров над Афоном» (1860);
• «Подвижники благочестия на Синайской горе» (1860);
• И. Крылова,
• «Жития св. апостолов и сказания о семидесяти учениках Христовых» (М., 1863);
• «Достопамятные сказания о жизни св. блаженных отцов» (перев. с греческого, 1856);
• архим. Игнатия, «Краткие жизнеописания русских святых» (1875);

  См. проф. Н. Н. Петрова «О происхождении и составе славяно-русского печатного пролога», Киев, 1875

  Подробные о значении этих миней см. в «Месяцеслове» еп. Сергия, 1, 160

  В 1748 году он был хиротонисан в митр. Киевского.

  Подробнее оценку Четиих-Миней см. в сочинении В. Нечаева, исправленном А. В. Горским - «Св. Димитрий Ростовский», М., 1853, и И. А. Шляпкина - «Св. Димитрий», СПб., 1889

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Агиография русских святых XIV - XV вв.

Введение

Глава I. История вопроса

1.1 Исторические судьбы жанра агиографии

1.2 Развитие агиографического жанра

Глава II. Агиография русских святых XIV-XVвв

2.1 Структурно-тематические особенности агиографических русских памятников

2.2 Житийная литература Руси

Заключение

Список литературы

Введение

Актуальность. XIV-XV вв. -- это время начала расцвета русской святости. И не случайно, что именно на XV столетие приходится расцвет русской агиографии и русской иконописи. Трудами Епифания Премудрого, ученика и первого биографа Сергия Радонежского, и приехавшего в Россию с Афона серба Пахомия Логофета, в течение многих лет работавшего в библиотеках Троицкого монастыря и Великого Новгорода, простым русским людям стали доступны многие новые Жития русских святых. А трудами иконописцев Даниила Черного, Феофана Грека, Андрея Рублева, Дионисия были созданы величайшие образцы иконописного творчества, сочетающие в себе высочайшее художественное мастерство и глубину религиозно-философской мысли.

Но в основе этого расцвета лежала сама духовная жизнь Руси. Монастырская реформа, проведенная митрополитом Алексием, дала Руси не только общежительские монастыри, но и невероятное число подвижников, которые уже вскоре стали духовными примерами, духовными образцами для всякого русского человека. Стефан Пермский, Димитрий Прилуцкий, Кирилл и Ферапонт Белозерские, Савва Сторожевский, Павел Обнорский, Сергий и Герман Валаамские, Савватий, Зосима и Герман Соловецкие, Пафнутий Боровский и многие, многие другие подвижники освящали своей трудной, но праведной жизнью и жизнь всех русских людей. Больше того, они освящали собой великий крестный путь самой Руси по извилистым историческим дорогам.

Агиографическое наследие Древней Руси раскрывает пути восхождения к богоподобию и потому изучение русской святости, отраженной в житиях святых, приобретает чрезвычайно важный, священный характер. «Свет бо есть святых житие и просвещение душам нашим» .

В памятниках агиографии излагаются догматы веры, а также примеры высокой духовной нравственности и благочестивой жизни. В житиях святых содержатся живительные вехи, глядя на которые христианин определяет собственный духовный путь.

По выражению исследователя Г. П. Федотова: «культура народа, в конечном итоге, определяется его религией» . В этом аспекте горячая любовь святых земли Русской к своему земному Отечеству явилась главным фактором, объединившим разрозненные удельные княжества в единое, централизованное православное государство -- могучую Россию. Поэтому памятники русской агиографии представляют собой литературную, историографическую, культурную ценность, это -- достояние русского народа, его духовное наследие и богатство.

Золотой фонд русской духовности на протяжении многих столетий с любовью собирался и переписывался древнерусскими книжниками. Известно, что уже в X-XI веках на Руси появились переводные Минеи, особенно в переложении святого Симеона Метафраста. Когда же в течение веков Церковь Русская обрела множество прославленных мужей, молившихся за землю Русскую из горнего мира, вера народная выделила из лика небесного ряд избранных Божиих, которым усвоила заступничество для всей нашей земли. Первыми среди избранных стали имена святых Бориса и Глеба. Примерно в то же время (X-XI вв.) появились образцы отечественной агиографии -- труды святого Иакова Мниха (1074-1098 гг.), и преподобного Нестора Летописца (ок. 1114 г.; память 27 октября/9 ноября). Несколько позже сочинения святителя Симона, епископа Владимирского (1226; память 10/23 мая), и насельника Киево-Печерской обители монаха Поликарпа легли в основу Киево-Печерского патерика.

Среди лучших писателей Древней Руси, посвятивших свое творчество прославлению святых угодников Божиих, преподобный Епифаний Премудрый и Пахомий Логофет занимают особое место как основоположники литературного стиля плетения словес в русской агиографии.

За века существования русская агиография прошла через разные формы, знала разные стили. Первоначальная, краткая редакция жития, как летописная основа, впоследствии обрастала различными подробностями, представляющими значительный интерес для истории русского быта и литературы.

Цель работы: изучить агиографию русских святых 14-15 веков.

Объект работы: житийная литература Руси XIV-XVвв.

Предмет работы: особенности агиографических русских памятников

В ходе работы решаются следующие задачи :

1. Рассмотреть исторические судьбы жанра агиографии.

2. Изучить развитие агиографического жанра.

3.Рассмотреть автобиографический аспект в русской житийной литературе

4. Изучить житийную литературу Руси

Структура работы: работа состоит из введения, двух глав, заключения, списка литературы.

Глава I. История вопроса

1.1 Исторические судьбы жанра

житие святой русский агиография

Агиография -- (от греч. hagios -- святой, grapho -- пишу) --

1) литература в жанре житий, одной из основных форм церковной словесности (т.н. «практическая» агиография);

2) научная дисциплина, занимающаяся изучением житий святых как памятников религиозной и литературной истории (т.н. «критическая» агиография, которая в научной литературе может осмысляться как часть агиологии -- теории святости) .

Агиография изображает подвиг веры исторического лица или группы лиц, почитаемых Церковью святыми. Истоки житий как литературного жанра лежат в глубокой древности: в мифологических повествованиях о богах и героях, в античных жанрах энкомия (то есть похвального слова -- как правило, заупокойного) и биографии (Жизнеописания Плутарха, I в.). Однако вся содержательная сторона агиографии складывается под прямым влиянием Евангелия и Деяний Апостолов. Здесь впервые задается Прообраз (Иисус Христос), на путь которого будут ориентироваться святые Христианской Церкви, и, кроме того, дается эталон страданий за Христа. Повествования в Деяниях о мученической гибели архидиакона Стефана и других апостолов -- учеников Иисуса не только служат документами по истории Церкви самого раннего этапа, но и задают ориентир состоятельности христианской жизни для всей последующей агиографической традиции. Самой высшей формой святости становится мученичество, а одним из главных жанров агиографии -- мартирий (от греч. martys -- свидетель), рассказ о том, как христиане засвидетельствовали свою верность Христу собственной кровью и мученической смертью. Христианская Церковь с самого начала своего существования тщательно собирает сведения о жизни ее подвижников. На наиболее раннем этапе истории христианства, в I -- нач. IV вв. н.э., когда в Римской империи его апологеты подвергались периодическим жестоким гонениям, в Церкви святость считалась принадлежностью всего «народа Божия», всех христиан, участвующих в таинствах. В то время еще не выработался институт канонизации, официального причисления к лику святых отдельных подвижников. Однако уже тогда начинается особое молитвенное почитание и поминание за богослужением тех, чья причастность Богу обнаружилась еще в земной жизни. К таким причислялись, прежде всего, мученики .

Парадоксально, но источниками первых житий мучеников были документы, составленные врагами христиан, -- протоколы допросов и приговоров подсудимых, нотариальные записи римских проконсулов и судей, посылавших христиан на казнь. В подлинном виде эти Акты мучеников, которые зачастую тайно выкупались христианами у гонителей, до нас не дошли, но в извлечениях они содержатся во многих сказаниях о мучениках. Поскольку первые такие рассказы составлялись по сухим судебным документам, они отличаются чрезвычайным однообразием. Их чаще всего оформляли как послания от одной поместной церкви к другой и преобразовывали в назидательный рассказ о святых своей общины. Эти ранние разновидности агиографии, именовавшиеся «gestamartyrum» («деяния мучеников»), «passiones» («страсти», «пассии»), составяют такие памятники II-III вв., как Страдание Поликарпа, Послание лионской и вьеннской церквей христианам Азии и Фригии о гонении при Марке Аврелии в 177, Послание Дионисия Александрийского к епископу Фабиану Антиохийскому о гонении в Египте при Деции и др .

Еще одну группу древнейших агиографических памятников составляют записи особых нотариев из числа христиан, на которых еще в конце I в. папа Климент Римский наложил обязанность каждодневной фиксации происходящего с мучениками на месте казней. До нас дошли более сотни таких сказаний. Среди них Акты св. Иустина Философа (II в.), Акты Карпа, Папила и Агафоники (II в.) и др.

Многочисленны и апокрифические, то есть легендарные, построенные по большей части на сомнительных, вымышленных фактах, сказания о деяниях апостолов. Апокрифические сказания испытали на себе влияние позднеантичного «авантюрного» романа, языческих народных представлений и чуждой христианству философии гностицизма. Они пестрели невероятными чудесами и были отвергнуты Церковью, отказавшейся включить их в канон Св. Писания Нового Завета .

Уже в древнейший период истории Церкви сведения о святых стали сводить в особые сборники. Первоначально, до IV в., эти своды имели вид списков имен мучеников с упоминанием дня их церковного поминовения. Они могли образовывать особые календари, либо диптихи -- таблички с именами членов церкви, поминаемых за Божественной Литургией. Такая краткость объяснялась тем, что адресовались они членам своей поместной общины, в среде которой всем были известны подробности подвига этих мучеников. Однако по мере развития межцерковного общения возникает почитание наиболее известных мучеников уже всей Вселенской Церковью. Чтобы избежать путаницы в диптихах с увеличившимся числом одноименных святых, пострадавших в разные времена и в разных странах, в IV в. появляются списки мучеников, упорядоченные по дням их кончины (лат. diesnatalis -- дни «рождения в Жизнь Вечную») и содержащие более подробные сведения о их подвиге, месте их особого почитания и посвященных им церквях. Эти списки именуются мартирологами. На основе мартирологов формируется годовой круг церковного богослужения, а само их появление совпадает с внедрением практики торжественной канонизации святых. Древнейший из дошедших до нас мартирологов - Положение мучеников в Римском хронографе 354 .

В IV в. в связи с полным прекращением после Миланского эдикта 313 гонений на христиан и изменением условий их жизни в Римской империи новый вид приобретает и агиография. С образованием института монашества центр христианской святости перемещается в пустыню и иноческую обитель. Формируется жанр «жития отцов», который также именуют житием-биос (от греч. bios -- жизнь). В житиях этого типа описывается не единственный эпизод в биографии святого -- его мученичество, -- а излагается весь его жизненный путь, долгое «возрастание в святость». Появляется собственно сюжетная литературная агиография. Житие мыслится как жанр с широкой дидактической задачей. Если во времена гонений среди христиан царили апокалиптические ожидания скорого светопреставления и как наиболее естественная форма подготовки к Страшному суду воспринималось именно мученичество, то теперь стала очевидной необходимость выстраивать жизнь христианского сообщества в условиях окружающей реальности. «Жития отцов» рисуют многообразие жизни святых, показывают, как в разных обстоятельствах проявляют себя христианские добродетели. Яркий образец агиографии такого рода -- Жизнь святого Антония Афанасия Александрийского (357 либо 365). Это житие одновременно стало и руководством по аскетике, и образцом жанра для последующих агиографов. Среди наиболее популярных памятников агиографии этого периода Лавсаик Палладия (IV-V вв.) и Лимонарь (от греч. leimonarion -- «луг духовный») Иоанна Мосха (кон.VI -- нач.VII) .

Расцвет агиографии в Византии, определившей характер культуры православного Востока Европы, приходится на VIII-X вв., то есть на период борьбы с иконоборческой ересью. В это время сонм новых мучеников -- исповедников иконопочитания оживил жанр мартириев. Православное богословие в это время напрямую связывает почитание икон с почитанием святых и их памяти, то есть с агиологией и агиографией.

Крупнейшие защитники православия VIII в. Максим Исповедник и Иоанн Дамаскин развили учение о Божественных энергиях и о святости как результате их проникновения в человеческую природу. Поскольку в святости преодолевается средостение духовного и материального, святые спасаются телесно, то есть Божественные энергии пронизывают и их плоть, и их образы (иконы). Тем самым не только обосновывается иконопочитание, но и на новой глубине мысли утверждается и почитание святых. Соответственно, на новый уровень развития поднимается «словесная икона» -- жанр жития.

Итог всей агиографической работе иконоборческого периода подводит во второй пол. X в. выдающийся компилятор Симеон Метафраст. В трудах Симеона, питавшегося утонченным византийским богословием предшествующих двух веков, складывается стиль «плетения словес», изощренная и усложненная риторика в жизнеописаниях святых. С XI в. византийская агиография угасает. Нового расцвета -- также в стилистике «плетения словес» -- достигает уже накануне падения империи, в конце XIII-XV вв. в трудах Константина Акрополита (прозванного «Новым Метафрастом»), Никифора Григора, патриарха Константинопольского Фелофея. Параллельно в Византии продолжали существовать и жития, рассчитанные на совсем простого читателя, безыскусные по языку и литературной технике. Здесь господствовали сюжетная занимательность и атмосфера наивных чудес. В риторических житиях, напротив, высокий стиль соседствовал с прямой поучительностью, активным использованием абстрактных понятий, пышных сравнений и ярких оценочных эпитетов.

1.2 Развитие агиографического жанра

Агиография раннесредневекового Запада отличается от византийской большей безыскусностью и строгостью. Римская церковь до VI в. относилась отрицательно к распространению апокрифических сказаний о святых (декреты пап Дамаса 380 и Геласия 496). На итальянской почве агиография развивалась слабо. Другие западные церкви включают с IV в. житие в свой богослужебный круг, его читают за Литургией в день памяти святого, а орден св. Бенедикта вводит его в состав чинопоследования монашеских часов. Так появляется сам термин «легенда» в значении жития -- от латинского «vitalegenda» («читаемое жизнеописание») .

С VI в. фантастический материал в изобилии начинает притекать сюда с Востока, обогащаясь при дальнейшей переработке сказочными и «кровавыми» мотивами. Каролингское возрождение VIII-IX вв. пытается положить конец распространению легендарной агиографии так же, как и культу сомнительных святых. Однако фантастика продолжает развиваться в западной агиографии и усугубляется восточными мотивами, принесенными из крестовых походов.

Отличительная черта западной агиографии -- ее жанровое разнообразие и распространение житийных форм, независимых и от богослужения, и от ситуации «назидательного чтения». Еще с IV в. житийным материалом овладевает латинская поэзия. Поэмы о святых создают Павлин Ноланский, Пруденций, ВенанцийФортунат, Павлин Перигорский. С X в. жонглеры сочиняют поэмы о святых на старофранцузском и древневерхненемецком языках, в XII-XIII вв. появляются романы на агиографической основе (Гартман фон Ауэ, Рудольф фон Эмс и др.), в XIV-XV вв. житийные сюжеты активно используются в «мираклях» и «мистериях» народного театра .

На X-XI вв. приходится расцвет западной аскетической агиографии, связанный с духовной традицией аббатства в Клюни (Франция). Существенно меняют характер западной агиографии мистические течения XIII в., прежде всего -- францисканство. Изображение духовного облика святого достигает здесь психологической утонченности, акценты переносятся на индивидуальную неповторимость мистических переживаний. Подвижник в этих житиях склонен к эмоциональной чрезмерности, экстатичности. Апогей повествования здесь нередко выпадает на некое «харизматическое» озарение в результате напряженных медитаций на темы подражания Христу, Богоматери и святым древности.

Такого рода мистический опыт не находит никаких параллелей на православном Востоке, где он воспринимается как ложный, чуждый идеалу духовного трезвения.

В Европе в это время возникает и такое несвойственное византийско-славянскому Востоку явление, как агиографические сочинения, написанные самими их героями -- святыми. Как правило, они принадлежат не собственно житийному, а близким ему жанрам -- «видения», «откровения» (Откровения блаженной Анджелы XIV в.) и др. С православной точки зрения, описания собственных мистических озарений исполнены непростительной гордыни. Таким образом, к XIV в. с очевидностью проявляется принципиальное различие между католическим Западом и православным Востоком в понимании путей святости, а следовательно, и различие агиографических традиций .

В XVI в. в Европе на волне позднего Ренессанса впервые проявляется научно-критический подход к агиографии как корпусу памятников, требующих детального объективного исследования с целью подготовки к публикации выверенных текстов. Настоящим прорывом в критической агиографии стала работа над подготовкой изданий полного корпуса житий католических святых, начатая монахом-иезуитом из Антверпена Герибертом Росвейдом. После его смерти в 1624 эта работа была продолжена другим иезуитом - Иоанном Болландом (1596-1665) и продолжателями его дела, т.н. «болландистами». На протяжении XVII-XX вв. болландисты издали более 70 томов житийных памятников.

Глава II . Агиография русских святых XIV - XV вв .

2.1 Структурно-тематические особенности агиографических русских памятников

На Русь агиография в сопровождении богослужебных книг проникает в южнославянских (болгарских и сербских) переводах из Византии вместе с принятием христианства в X в. Первыми сборниками житий были так называемые месяцесловы (Остромиров, Асеманов XI в., Архангельский XI-XII вв.) и минеи четьи (от греч. menaion -- месяц), то есть книги для чтения «по месяцам». Минеи четьи (или четьи-минеи) содержали огромный корпус житий святых и учительных «слов» Отцов Церкви, расположенных по месяцам и дням богослужебного года от сентября до августа и охватывавших едва ли не большую часть круга чтения Древней Руси. В месяцесловах располагались краткие жития в порядке годового круга по дням памяти святых. Месяцесловы совпадали по типу и составу с греческими Синаксарями, которые на Руси получили названия Прологов (переводные Синаксари начинались со вступления - «Пролога», название которого и было перенесено на всю книгу). Четьи-минеи читались дома, в келье, за монастырской трапезой. Краткие жития из Прологов -- за богослужением утрени на 6 песне канона .

Уже в XI в. появляются первые оригинальные жития русских святых: Чтение о св. Борисе и Глебе и житие Феодосия Печерского, составленные Нестором-летописцем, а также Сказание о Борисе и Глебе неизвестного автора. Примечательно, что первыми русскими канонизированными церковью святыми стали именно князья Борис и Глеб. Внимание их агиографов сосредоточено на решении проблемы свободы и необходимости с христианских позиций. Поставленные в условия, при которых они могут воспротивиться мучениям, Борис и Глеб сознательно этого не делают и отдают себя в руки мучителям. Их смерть не была смертью за веру -- князья, убиенные Святополком «Окаянным», пали жертвой феодальных княжеских усобиц. Таким образом, Русская церковь с первых дней своего существования выявляет новый чин святости, неизвестный прочему христианскому миру, -- страстотерпчество. Особое и общенациональное почитание страстотерпцев говорит о том, что русская церковь не делает различия между смертью за Христа (мученичеством) и жертвенным закланием в последовании Христу, непротивлением смерти (страстотерпчеством). По чину страстотерпцев прошла и одна из последних по времени канонизаций -- причисление на Архиерейском соборе Русской Православной Церкви 2000 к лику святых императора Николая II и членов его семьи .

В XII-XIII вв. активно развивается агиография на Северо-востоке Руси: жития Леонтия, Исайи и Авраамия Ростовских, Игнатия, Петра, Никиты-столпника Переяславского, ВарлаамаХутынского, Михаила Тверского, Александра Невского. Эти жития писаны для богослужебного употребления и потому носят характер «памяти» о святом, выдержаны в стиле безыскусном, сухом и сжатом. Сам тип святости, привлекающий к себе внимание северо-восточных агиографов, отмечен умеренным, «мирным» и «тихим» подвигом. Он ориентирован на «срединный» путь аскезы древних иноков Палестины. Византийские и южнорусские, киевские, жития тяготеют к драматической святости отшельников Сирии и Египта с их суровой аскезой и напряженной духовной бранью. Такой тип «жесткой» святости отражен в Киево-печерском патерике XIII в.

Жанр патерика (от греч. paterikon -- отечник) вообще занимает особое место в агиографической письменности. Помимо житийного материала, в патериковые сборники включаются изречения святых отцов-подвижников. Сам же житийный материал здесь осмысляется несколько иначе, чем в обычных житиях. Если обычные жития стремятся показать образцовый жизненный путь подвижника, дать эталон подражания читателям-христианам, то патериковые сказания, или так называемые, патериковые новеллы, останавливают внимание на странном, необычном, сугубо индивидуальном в жизни и поступках святого и потому не всегда пригодном для подражания (бесовские искушения, «странности» и «чудачества» святых и т.д.) .

Расцвет русской агиографии приходится на XV в. Тогда же меняется и характер отечественной житийной литературы. Фактический, документальный материал отступает на второй план, и главное внимание обращается на его обработку. В житиях начинают появляться искусные литературные приемы, развивается целая система жестких правил. Через так называемое «второе южнославянское влияние», агиографов сербского и болгарского происхождения, на Русь проникает стиль византийского «плетения словес». Укреплению этого стиля способствует аскетико-богословского движение исихастов, наиболее ярким представителем которого был выдающийся византийский святой Григорий Палама (IV). Книжники исихастской традиции исходили из того, что слово неразрывно связано с тем лицом или предметом, которое оно обозначает. И потому назвать явление -- значит, насколько возможно, его познать, прикоснуться к его вечной, а в случае агиографии -- Божественной сущности. Отсюда проистекала риторическая «неуемность» «плетения словес» в агиографии, стремление подобрать целый ряд ярких синонимов, сравнений, торжественных словословий, дабы приблизиться к пониманию тайны героя жития. Прежняя краткая «память» о святом преображается в обширное хвалебное церковно-историческое слово. Личность агиографа, прежде скрывавшаяся, теперь выступает более или менее ясно. Нередко в житии дается краткая биография автора. Местом составления жития становятся уже не только города, но и отдаленные от культурных центров монастыри. И потому в житиях этой поры много ценного с исторической точки зрения бытового материала. Самыми известными книжниками эпохи стали Пахомий Логофет, оставивший 10 житий, 6 сказаний, 18 канонов и 4 похвальных слова святым, и Епифаний Премудрый -- автор житий Стефана Пермского и наиболее прославленного русского святого, основателя Св.-Троицкой Лавры преподобного Сергия Радонежского .

На протяжении долгого времени агиография существовала как анонимная словесность. Если же автор все-таки заявлял о себе, то ему полагалось подчеркивать всяческое свое «неразумие», указывая во вступлении, что он слишком ничтожен, чтобы описать жизнь отмеченного Богом человека. С одной стороны, взгляд агиографа на своего героя -- это взгляд обыкновенного человека на необыкновенную личность. С другой стороны, за составление жития мог браться человек книжный, сведущий в трудах предшественников, обладающий литературным даром и способный толковать Божественный Промысел путем аналогий, главным образом, из Священного Писания. Тем не менее, средневековая агиография не знает принципа безусловного почитания творческой индивидуальности книжника и его «авторской воли». Жития помногу раз переписывались, а в процессе переписки они могли серьезно правиться, редактироваться, обогащаться новыми вставками, поскольку самым ценным в житии видится не «рука книжника», а лик самого святого. Потому жития древних и средневековых святых вариативны, они существуют нередко в десятках и даже сотнях различных списков-редакций, существенно разнящихся между собой. Это сильно затрудняет работу критической агиографии по подготовке научных изданий житий, тем более что большинство из них дошло до нас лишь в позднейших и сильно измененных списках. Перед критической агиографией стоит задача либо реставрировать гипотетическую первичную редакцию, либо сводить все тексты воедино и публиковать их общим корпусом. Потому пока научные издания получили не более четверти древнерусских житий. Остальные в основном рассеяны в списках по десяткам государственных и монастырских собраний.

Подобно иконографии и церковному искусству в целом, агиография подчинена канону, строго заданному и закрепленному традицией своду правил, которыми определяются образцы жанра. Канон предписывает определенные словесные и композиционные трафареты в описании жизни святого, четкий жанровый этикет.

Этикетный канон жития складывается из предисловия и краткого послесловия агиографа, обрамляющих основное повествование, которое включает в себя несколько обязательных вех :

1. восхваление родины и/или родителей святого;

2. чудесное предвозвещение его появления на свет, проявление святости в раннем возрасте, отказ от баловства и озорных детских игр;

3. искушения;

4. решительный поворот на путь духовного спасения;

5. кончина и посмертные чудеса.

Заданность канона могла приводить к тому, что книжник порой компоновал житие русского святого по образцу жития одноименного ему святого греческого. Однако в таком регламенте структуры жития не следует усматривать шаблонность или «стеснение авторской индивидуальности». В средневековой словесности оригинальность и свобода не мыслятся вне трафарета, строго ограниченных формальных рамок, поскольку и сам облик святого непременно рисуется обобщенно. Подобно тому, как иконография деформирует внешность изображаемого человека, дабы выявить его духовную суть, агиография отказывается от житейской конкретики, а порой и «исторической достоверности» в пользу канонического трафарета.

В XVII в. с процессом постепенной секуляризации, «обмирщения» русской культуры начинает проявляться кризис канонической агиографии. В среде старообрядчества появляются немыслимые прежде автоагиографические произведения (составленное самим «агиографическим героем» Житие протопопа Аввакума) .

Следуя греческой традиции, в русской агиографии и агиологии, помимо мучеников, страстотерпцев и блаженных, утвердился также ряд иных чинов святости: преподобные - монахи; святители -- епископы; равноапостольные - монархи и князья, крестившие свои народы (князь Владимир) либо подготовлявшие их крещение (княгиня Ольга); священномученики -- мученики, пребывавшие в священническом или епископском сане; бессеребряники -- святые, особо прославившиеся своим бескорыстием (прежде всего, особо почитавшиеся на Руси римские лекари III в. Косьма и Дамиан); праведные -- святые из числа мирян и «белого», не монашествующего духовенства, не принявшие мученичества; благоверные -- благочестивые князья и монархи, предстатели за свой народ пред Богом и защитники веры.

2.2 Житийная литература Руси

В исследованиях житийной литературы преобладают несколько подходов, в которых наблюдается нечто общее: жития используются как материал для изучения проблем, внешних по отношению к самому житию как жанру и даже чуждых ему и в формальном, и в содержательном планах.

Жития исследуются для сбора исторических, бытовых данных, и на этом материале разрабатывается, например, «история колонизации» монастырями русского Севера или другого региона.

Жития изучаются для сбора нравственно-религиозных, социально-психологических сведений, по которым восстанавливается нравственный, психологический, религиозный климат определенной эпохи.

Житие просеивается сквозь сито критического подхода к личности и жизненному пути святого, чтобы получить биографическое научное жизнеописание святителя, преподобного или благоверного князя.

Жития служат материалом для «реконструкции средневекового мировоззрения». При этом можно отметить две тенденции: либо автор на основе житийных, т.е. косвенных свидетельств приходит к выводам, которые мы можем найти в богословских сочинениях той эпохи (почерпнуть их из прямого источника), либо стремится противопоставить реконструированное им мировоззрение официальному церковному, оставляя открытым вопрос о том, почему же Церковь приняла, канонизировала этого святого и его житие .

Жития, как «литературные памятники», служат материалом для разработки древнерусской эстетики и поэтики древнерусской литературы. При этом нередко упускается из виду, что древнерусская эстетика тесно связана с византийским богословием и многовековыми устоявшимися эстетическими представлениями греков. Поэтому «реконструировать» древнерусскую эстетику необходимо на фоне византийской. Это, с одной стороны, убережет нас от «открытия Америк» в древнерусской эстетике, а с другой -- позволит различать в литературе и искусстве Древней Руси художественные явления, восходящие к известным византийским богословским, эстетическим представлениям, и самостоятельные, в большей или меньшей мере самобытные произведения .

Жития исследуются в историко-литературном плане. При этом досконально изучаются те фрагменты жития, которые идут вразрез с агиографическим каноном, что позволяет интерпретировать житие как предтечу бытовой повести и даже романа. Точка зрения на житие при таком подходе носит ретроспективный и эгоцентрический характер: «важно», «хорошо», «интересно», «эстетично» в житии то, что ведет к современной литературе или предвещает ее, а также то, что приемлемо с позиций современной эстетики, даже если это «эстетичное» разрушало житие как жанр .

Святитель Стефан Пермский (ок. 1345-1396) -- основатель и первый епископ Пермской епархии, просветитель народа коми-зырян. Святитель Стефан родился в Устюге в семье Симеона, причетника Устюжского собора и его жены Марии. В детстве обучился грамоте, в юности постригся в монахи. В монастыре Григория Богослова возле г. Ростова он изучил греческий язык. Вернувшись в Устюг, составил азбуку языка коми и переводы на новый письменный язык основных богослужебных книг. В 1379 г. Стефан получил благословение на проповедь христианского учения среди коми-зырян.

Местом проповеди Стефан избрал зырянский поселок Усть-Вым. Здесь он строил церкви, крестил местных жителей. В споре с зырянским кудесником Памом святитель Стефан посрамил волхва чудесами. В начале 1383 г. Стефан ездил в Москву и был утвержден епископом новой Пермской епархии. Вернувшись в Усть-Вым, основал монастырь при Михаило-Архангельском соборе.

Святитель Стефан был дружен с Сергием Радонежским. Сохранился рассказ о чудесном общении двух великих старцев. Однажды Стефан Пермский проходил рядом с Троицким монастырем. Поклонившись в сторону монастыря, Стефан приветствовал Сергия Радонежского: «Мир тебе, духовный брат!». Находившийся в это время за трапезой преподобный Сергий, неожиданно встал из-за стола, совершил молитву и, поклонившись, сказал: «Радуйся и ты, пастух Христова стада, и Божий мир пусть будет с тобой!».

После смерти святитель Стефан Пермский был похоронен в монастыре Спаса на Бору Московского Кремля (собор не сохранился). Канонизирован Русской Православной Церковью. День памяти: 26 апреля (9 мая).

Преподобный Димитрий Прилуцкий (ум. 1392) -- основатель и игумен Спасо-Прилуцкого Вологодского монастыря. Он родился в г. Переяславле-Залесском в богатой купеческой семье. С детства обучился грамоте, но торговыми делами не интересовался. Юношей он принял монашеский постриг в ПереяславскомГорицком монастыре. Вскоре он переселяется «на болото» -- болотистое место на окраине Переяславля, в одной версте от Плещеева озера. Здесь Димитрий основывает храм во имя святителя Николая Мир Ликийского и монастырь, игуменом которого становится. Никольский монастырь получает известность, к Димитрию тянутся иноки и местные жители. В это же время, возможно, в 1354 г., Димитрий знакомится с Сергием Радонежским и часто с ним встречается. Великий князь Дмитрий Иванович Донской попросил Димитрия быть восприемником при крещении одного из своих сыновей.

Но людская слава тяготила Димитрия. Даже во время бесед его лицо всегда было закрыто монашеским куколем. На рубеже 60-70-х гг. XIV в. он покинул Никольский Переяславский монастырь. Вместе с учеником Пахомием Димитрий уходит на север и основывает храм Воскресения Христова в 20-ти верстах от Вологды. Однако местные жители потребовали от монахов покинуть эти места, ибо боялись попасть в кабалу к новому монастырю. Димитрий и Пахомий не стали спорить. Летом 1371 г. они обосновались возле села Прилуцкого, на повороте (луке) реки Вологды, в трех верстах от города. Здесь жители с радостью встретили известного подвижника, помогли в строительстве церкви. Храм во имя Спаса нашего Иисуса Христа, Его Пречистой Матери и в честь Животворящего Креста был освящен 1 августа 1371 г. Димитрия стали прозывать Прилуцким, а основанный им новый монастырь -- Спасо-Прилуцким.

Димитрий Прилуцкий, впервые в Вологодской земле, ввел в монастыре общежительский устав. Сам он был первым в общих трудах на благо обители, первым был и в молитвенном подвиге. По его повелению, в храме было устроено особое место, отгороженное досками. Здесь, никем не видимый и ничем не отвлекаемый, он и молился. Димитрий придерживался очень строгого поста -- неделями обходился без пищи, позволяя себе вкушать хлеб с водою только в праздники. На теле он носил тяжелые железные вериги, зимой и летом ходил в заскорузлом тулупе из жесткой овчины.

По преданию, Димитрий обладал даром предвидения. Так, он предсказал смерть Дмитрия Донского, о которой в Вологде стало известно только через несколько дней.

После смерти, Димитрия Прилуцкого похоронили в построенной им церкви. Вскоре возле гробницы совершились многие чудеса. Особо много исцелений произошло в 1409 г., когда Вологду поразила эпидемия страшной болезни. Тогда же возникло местное почитание святого. Общерусское почитание установилось в конце XV в. День памяти: 11 (24) февраля.

Особое место в этом ряду занимали ученики преподобного Сергия Радонежского, ставшие основателями большого числа общежительских монастырей.

Преподобный Кирилл Белозерский (вмиру -- Косьма) (1337-1427) -- самый знаменитый ученик Сергия Радонежского, основатель и первый игумен Кирилло-Белозерского монастыря под Вологдой. Он родился в Москве, в знатной семье. После смерти родителей воспитывался в доме своего родственника Т.В. Вельяминова, окольничего при дворе великого князя Дмитрия Донского. Вельяминов был против принятия Косьмойиноческого сана. Но Косьма настоял на своем желании. В возрасте тридцати лет он принял пострижение в подмосковном Симоновом монастыре под именем Кирилла. В иноки его посвятил игумен Федор, племянник Сергия Радонежского. В обители Кирилл исполнял обязанности хлебопекаря. Посещавший монастырь Сергий Радонежский часто беседовал с Кириллом с глазу на глаз, причем сначала Сергий встречался с Кириллом, а потом уже шел к игумену. В 1390 г. Кирилла избрали игуменом Симонова монастыря. Но вскоре Кирилл отказался от игуменства, ушел в свою прежнюю келью и затворился в ней.

Согласно Житию, однажды во время ночной молитвы он услышал голос: «Кирилл, уйди отсюда. Иди на Белое озеро и найдешь там покой, там тебе уготовано место, в котором спасешься». Взглянув в оконце кельи, Кирилл увидел белый свет и некую местность, находящуюся далеко на севере. Вскоре видение исчезло. В 1397 г. Кирилл вместе с другим иноком, Ферапонтом, покинули обитель и ушли на север. Они обошли несколько мест, пока Кирилл не узнал то, которое было указано в чудесном видении. Кирилл вырыл здесь землянку и стал жить. Вокруг кельи Кирилла собралась братия. Совместными усилиями они построили деревянную церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы. Так, на берегу Сиверского озера возник Успенский Кирилло-Белозерский, или просто Кириллов монастырь. Кирилл ввел в монастыре строгий общежительский устав. Ферапонт через некоторое время оставил это место и в пятнадцати верстах основал иной монастырь, позднее известный как Ферапонтов.

Кирилл вел обширную переписку с князьями, сыновьями Дмитрия Донского. До нашего времени дошли двенадцать книг из личной библиотеки преподобного Кирилла -- первая известная нам русская частная библиотека.

Кирилл еще при жизни прославился многими чудесами. Совершались они и после смерти Кирилла. В XV-XVI вв. Кириллов монастырь пользовался особым уважением в России, особенно у царского семейства. День памяти преподобного Кирилла Белозерского: 9 (22) июня.

Преподобный Ферапонт Белозерский и Можайский (вмиру -- Федор Поскочин) (ум. 1426) -- основатель и первый игумен Рождественского Ферапонтова монастыря в Белозерье и Можайского Лужецкого монастыря. Родился он в Волоколамске в семье дворян Поскочиных. В юности тайно ушел из дома и принял монашеский постриг под именем Ферапонта в Симоновом монастыре в Москве. Однажды, по поручению настоятеля монастыря, побывал на Русском Севере, в далекой белозерской стороне. Белозерье покорило Ферапонта. Вернувшись вСимонов монастырь, он рассказал о северных краях иноку Кириллу. «Есть ли на Белом озере место, где бы можно безмолвствовать иноку?» -- спросил Кирилл. «Там их много», -- ответил Ферапонт. В 1397 г. Кирилл и Ферапонт ушли из Москвы на север и возле Сиверского озера они построили деревянную церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы.

В 1398 г. Ферапонт оставил это место и поселился в пятнадцати верстах на берегу Бородавского озера. Вскоре к нему стали приходить другие монахи. В 1409 г. Ферапонт построил деревянный храм Рождества Богоматери. Так возник монастырь, позднее известный как Ферапонтов.

Земли Белоозерья входили в удел князя Андрея Дмитриевича Можайского. Услышав о новой обители, князь прислал сюда в дар утварь для храма и пожаловал монастырю земли. Давно желая построить монастырь близ Можайска, князь пригласил Ферапонта к себе. Ферапонт приехал в Можайск и основал Лужецкий монастырь. Там он и умер в 90-летнем возрасте. Ферапонт Белозерский и Можайский причислен к лику святых. День памяти: 27 мая (9 июня).

Преподобный Савва Сторожевский, Звенигородский Чудотворец (ум. 1407) -- основатель и первый игумен Рождественского Саввино-Сторожевского Звенигородского монастыря. Место и время рождения преподобного неизвестны. Ученик Сергия Радонежского, к 1381 г. Савва был уже авторитетным иноком Троицкого монастыря, духовником всей монастырской братии. По благословению Сергия Радонежского в начале 80-х гг. Савва стал игуменом Успенского монастыря на реке Дубенки. В 1392 г. вскоре после смерти преподобного Сергия, братия Троицкого монастыря попросила принять на себя игуменство. Шесть лет Савва возглавлял Троицкий монастырь, а потом отошел от дел, желая пребывать в безмолвии и монашеских трудах.

В 1398/99 гг. сын Дмитрия Донского, Юрий Дмитриевич, князь Звенигородский попросил Савву посетить его дом и благословить домашних. Просьба была не случайной -- Савва являлся духовником Юрия Дмитриевича. В Звенигороде Юрий Дмитриевич принялся упрашивать своего духовного отца устроить близ города монастырь. Он показал Савве заранее облюбованное место -- на горе «Сторожи» или Сторожевской в полутора верстах от Звенигорода. Это место полюбилось и Савве. В короткое время здесь была построена деревянная церковь Рождества Пресвятой Богородицы, поставлены келии и собралась братия. Преподобный Савва ввел в монастыре общежительский устав. Монастырь стали впоследствии называть Савво-Сторожевским.

В 1399 г. Савва предсказал победу войску Юрия Дмитриевича в битве с татарами. В благодарность, в 1405 г. на средства князя был построен каменный собор во имя Рождества Пресвятой Богородицы.

Слава монастыря и его игумена росла. Но Савва, избегая земной славы, удалился от братии в пещеру, которую выкопал в глубоком овраге в версте от монастыря. Здесь он пребывал в трудах, молитве и безмолвии до самой смерти.

Со 2-й половины XV в. у гроба святого стали совершаться многочисленные чудеса. Число их не поддается подсчету, а сам Савва прославился как великий чудотворец. Местное почитание Саввы началось вскоре после его смерти. Общецерковное почитание утвердилось в конце XV -- начале XVI вв.

Преподобный Павел Комельский, или Обнорский (1317-1429) -- основатель Троицкого Комельского (Павло-Обнорского) монастыря. Он родился в Москве, в состоятельной семье. В двадцать два года принял иноческий постриг. Узнав о подвигах Сергия Радонежского, пришел к нему и поселился в Троицком монастыре. Пятнадцать лет провел Павел в Троицкой обители: сначала трудился в хлебопекарне и на кухне, а затем удалился в отходную, или уединенную келью. Здесь он жил в безмолвии и молитве. Тяготясь общением с людьми, Павел покинул монастырь. Сергий Радонежский благословил его: вручил медный крест, который впоследствии хранился на гробе Павла в устроенной им обители (крест пропал в 1909 г. во время пожара).

Тридцать пять лет странствовал Павел по глухим пустынным местам. Наконец он обосновался в глухом Комельском лесу, на границе Вологодской и Костромской земель. Три года он провел здесь в полном одиночестве, проживая в дупле огромной липы. В 1393 г. он нашел новое место жительства, возле речки Нурмы в том же Комельском лесу -- построил хижину и вырыл колодец.

В уединенный скит потянулись другие иноки. Сначала Павел отказывался принять их. Но потом согласился и возник монастырь, живший по общежительскому уставу. Павел и его ученик Алексей отправились в Москву с просьбой о благословении. Учредительная грамота об основании Троицкого Комельского монастыря датирована 1414 годом.

Тогда же, на рубеже XIV-XV вв. на Руси возникла еще одна знаменитая обитель -- Спасо-Преображенский Валаамский монастырь. Основателями и первыми игуменами считаются преподобные Сергий и Герман Валаамские. Вообще, историки до сих пор спорят о времени жизни Сергия и Германа. Причем датировки колеблются в пределах почти полутора тысячи лет! Монастырское предание гласит, что Сергий был учеником самого апостола Андрея Первозванного, который в I в. н.э. проповедовал в Новгородских землях. Другие источники время его жизни относят к IX в., к концу X в., к XII в., к XIV в. и даже к началу XV в. Недавно обнаружена рукопись XVI в. под названием «Сказание о Валаамском монастыре», которое вроде бы внесло некоторую ясность в этот вопрос.

Согласно «Сказанию» Сергий жил в конце XIV -- начале XV вв. В конце XIV в. Сергий, Ефрем и еще несколько человек пришли из Великого Новгорода к острову Валаам и основали здесь монашеское житие. Вскоре Ефрем переселился на озеро Ильмень и основал здесь Перекомский монастырь. Сергий же явился в Новгород к архиепископу Иоанну II за благословением на открытие нового монастыря. Архиепископ дал письменный указ о том, что остров Валаам отдается монахам. Случилось это между 1388 и 1415 гг. Две наиболее вероятных даты -- 1389 или 1399 гг. Хотя другие исследователи указывают на другую дату -- 1329 г.

Впрочем, и эта точка зрения не находит полной поддержки. Связано это с тем, что буквенная запись цифр (а в Древней Руси цифры записывались буквами) в «Сказании» искажена. И некоторые исследователи (в частности, С.Н. Азбелев) считают, что в рукописи имелся в виду 1029 г.

Во всяком случае известно, что преподобный Сергий ввел в монастыре общежительский устав, равенство всех иноков, общие для всех работы. Иноки ели простую пищу, имели общее имущество. Но вскоре между игуменом и братией монастыря произошел конфликт. Сергий покинул обитель и поселился сначала в отдельном месте на острове, а потом вообще удалился в Новгород, в монастырь Иоанна Богослова. Здесь Сергий встретил свой смертный час.

Преемником Сергия стал священноинок Герман, второй игумен Валаамского монастыря. Сведения о его жизни не сохранились. По смерти он был похоронен на Валааме.

Основателями Соловецкого Спасо-Преображенского монастыря стали Савватий (ум. 1435), Зосима (ум. 1478) и Герман (ум. 1479) Соловецкие. Савватий, место рождения которого неизвестно, был учеником Кирилла Белозерского и долгое время находился в числе братии основанного им монастыря. Через Кирилла Савватий был причастен к духовной монашеской традиции, у истоков которой стоял великий старец Сергий Радонежский. Как отмечает современный исследователь А.И. Лаушкин, после смерти учителя Савватий, смущенный распространяющейся о нем славой подвижника, покинул обитель и ушел в Спасо-Преображенский монастырь на Валааме. Но и там земная слава настигла его. Будучи уже в преклонных летах, он тайно удалился с Валаама и отправился на север, мечтая добраться до необитаемых Соловецких островов, о которых узнал раньше. На берегу реки Выг он встретил молодого монаха карела Германа. Герман однажды уже побывал на Соловках с рыбаками и захотел присоединиться к старцу. Преодолев морской простор на утлом суденышке, подвижники поселились на пустынном берегу Большого Соловецкого острова, где прожили в непрестанных молитвах и тяжелых трудах несколько лет. В 1435 г. в то время как Герман был в вынужденной отлучке, Савватий почувствовал приближение смерти, сумел сам добраться до материка, причастился и принял кончину у устья Выга. В 1465 г. его мощи были перенесены на Соловки.

Вскоре после смерти Савватия Герман нашел себе нового сопостника -- Зосиму. Зосима вырос в прионежской веси Шунга (по соседству с селом Толвуй) в семье богатого новгородца. После смерти отца и ухода в монастырь матери он раздал свое имущество бедным и отправился с Германом на Соловки. Весть о двух отшельниках, поселившихся на суровом беломорском острове, постепенно распространилась в Поморье, и к Зосиме начали стекаться ученики. Так было положено начало знаменитому Соловецкому монастырю. Силами монашеской общины, сплотившейся вокруг Зосимы, был построен первый монастырский храм во имя Преображения Господня.

И еще одна обитель, возникшая в XV столетии сыграла большую роль в истории русской духовности -- Рождественский Боровский Пафнутьев монастырь. Основателем и первым игуменом этого монастыря был преподобный Пафнутий Боровский (в миру -- Парфений) (1394-1477) . Он был внуком татарина-баскака, осевшего в г. Боровске и принявшего крещение под именем Мартина. Родился будущий святой в своем наследственном селе Кудинове в четырех верстах от Боровска. В возрасте двадцати лет принял иноческий постриг под именем Пафнутий в Покровском Высоцком монастыре близ Боровска. В 1431 г. братия избрала его игуменом монастыря. Возглавлял монастырь тринадцать лет, затем сильно заболел, во время болезни принял схиму. По выздоровлении, в 1444 г., он отказывается от игуменства, покидает обитель и вместе с одним иноком поселяется в новом месте, в трех верстах от Боровска. К нему переселяются иноки из Высоцкого монастыря, строятся кельи, а затем церковь во имя Рождества Пресвятой Богородицы. Так и возник новый монастырь.

Монастырь не отличался чрезмерной аскетической суровостью, но Пафнутий требовал от иноков строгого соблюдения устава. Внешность игумена была не слишком выразительной: сгорбленный и малорослый, с большой седой бородой, в плохой одежде. Но он обладал поразительным даром воздействия на любого, с кем ему приходилось общаться. Старец обладал и способностью по лицу человека узнавать скрытые желания и помыслы. Своим ученикам и духовным детям он внушал благоговейный страх. Князь Юрий Дмитровский рассказывал, что когда он шел на исповедь к Пафнутию, то у него от трепета подгибались колени. Пафнутий Боровский и его монастырь вызывали исключительное уважение у правителей Руси. Покровителем Боровского монастыря был сам великий князь Иван III.

Учениками Пафнутия Боровского были многие выдающиеся русские церковные деятели, в том числе Иосиф Волоцкий и его брат Вассиан Санин, архимандрит Ростовский.

Боровский игумен за неделю до кончины предсказал свою смерть. Проститься с Пафнутием явились посланцы от князей и митрополита. Но он никого не принял и сказал: «Уже ничего не хочу от мира сего: и почестей не желаю, и ничто не страшит меня в мире этом».

Местное почитание Пафнутия Боровского было установлено в 1531 г. Его особо почитали в великокняжеской семье, он стал как бы фамильным святым московских князей. Будущий царь Иван Грозный считался рожденным по молитвам святого Пафнутия. В 1547 г. было установлено его общецерковное почитание. День памяти: 1 (14) мая.

В XIV-XV вв. свою святительскую деятельность осуществляли и московские митрополиты, прославленные позднее Русской Православной Церковью.

Митрополит Киевский и всея Руси Киприан (ок. 1340-1406) возглавлял Русскую Церковь в 1381-1382 и 1390-1406 гг. Он был болгарином, родом из г. Тырнова. Принадлежал к богатой семье. Рано принял монашество и около десяти лет провел на Афоне, после чего служил в Константинополе. В 1375 г. константинопольский патриарх поставил Киприана митрополитом Литовским и Русским по требованию литовского князя Ольгерда. Но с условием, что после смерти митрополита Алексия Киприан станет митрополитом Киевским и всея Руси. Алексий умер в 1378 г. и Дмитрий Иванович попытался утвердить на митрополичьей кафедре своего ставленника архимандрита Михаила (Митяя). В 1378 г. Киприана, попытавшегося занять кафедру, арестовали, а затем выставили за пределы Московского княжества -- в Литву. Но Михаил (Митяй) умер по дороге в Константинополь. В 1381 г. Киприан все же утвердился в Москве. В 1382 г. во время нашествия Тохтамыша он не пошел с князем в Коломну и не остался в Москве, а бежал в Тверь. Это навлекло гнев Дмитрия, и Киприана опять выслали из Москвы. До смерти Дмитрия Ивановича Киприан жил в Киеве и в Константинополе.

...

Личность, деятельность и становление культа святого Мартина Турского. Культ святых в контексте социально-политического и культурного развития Меровингского государства. Церковная политика Карла Великого и культ святых в период Каролингского государства.

дипломная работа , добавлен 21.11.2013

Докирилловская письменность и знания славян. Христианизация Руси: развитие бытовой и духовной культуры. Разработка византийским дипломатом и славянским просветителем Кириллом славянской азбуки. Первые приходские школы при Владимире I и Ярославе Мудром.

реферат , добавлен 23.12.2015

Битва на Калке. Начало нашествия. Поход на Русь. Правление Александра Невского. Влияние монголо-татарского ига на развитие русских земель. Массовые разрушения русских городов. Разрыв торговых и культурных связей.

контрольная работа , добавлен 25.11.2006

Отношения русских и половцев. Причины первой русской революции. Ликвидация рабства в России и США, исторические и экономические последствия. Личность российского военачальника П.Г. Корнилова. Сходство политики Ивана III с политикой золотоордынских ханов.

контрольная работа , добавлен 09.12.2011

История становления и цели монашеской жизни. Святой Антоний Великий как основатель отшельничества. Жития святых Пахомия Великого, Василия Великого и Бенедикта Нурсийского. Роль Иерусалимского и Студийского уставов в развитии общежительного монашества.

реферат , добавлен 14.12.2011

Характеристика социально-экономического и политического строя Монгольской империи. Завоевательные походы хана Батыя и их последствия для русских земель. Борьба Северо-Западной Руси с агрессией крестоносцев. История русских земель в составе Золотой Орды.

контрольная работа , добавлен 21.10.2010

"Осень средневековья" и проблема складывания основ национальных государств в Западной Европе. Анализ причин и предпосылок образования Русского централизованного государства. Возвышение Москвы. Объединительный процесс русских земель в IV - начале XV веков.

реферат , добавлен 18.11.2013

Проблемы имагологии в современной историографии. Зарождение и развитие русско-английских отношений в XVI – XVII веках. Взаимные представления о посольском обычае и государственных институтах. Повседневная жизнь и религиозность глазами англичан и русских.

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Белорусский Государственный Университет

Филологический Факультет

Национальное своеобразие агиографии Древней Руси

Минск 2009

Всю историю древнерусской литературы можно условно разбить на несколько этапов. На этих отдельно взятых этапах можно рассматривать развитие агиографического канона. Попробуем рассмотреть этот процесс на примерах некоторых произведений (житий, повестей). В данном случае (для рассмотрения развития агиографического канона) выделяются следующие этапы:

1) Литература Киевской Руси X -- начала XII века

Житие Феодосия Печерского

Жития Бориса и Глеба

2) Литература периода феодальной раздробленности XII -- первой четверти XIII века

Киево-Печерский патерик

3) Литература первых лет монголо-татарского ига, 1237 год -- конец XIII века

Житие Александра Невского

Житие Михаила Черниговского

4) Литература эпохи русского Предвозрождения, XIV -- середина XV века

4а) Литература XIV века до Куликовской битвы

Повесть о Михаиле Ярославиче Тверском

4б) Литература конца XIV -- первой половины XV века

Епифаний Премудрый

5) Литература в период образования единого русского государства. Элементы Возрождения в русской литературе Середина XV-XVI век

5а) Литература середины XV -- первой четверти XVI века

Повесть о Петре и Февронии (первоначальный сюжет)

5б) Литература XVI века

Русская церковь практически с самого начала своего существования стремилась к правовой и идеологической автономии от церкви византийской. Поэтому канонизация своих, русских святых имела принципиальное идеологическое значение. Обязательным условием канонизации святого было составление его жития, в котором бы, в частности, сообщалось о чудесах, творимых святым при жизни, или чудесах посмертных, совершающихся на месте его погребения. Естественно поэтому, что процесс канонизации русских святых потребовал создания их житий.

Древнейшим русским житием было, возможно, "Житие Антония Печерского" монаха, первым поселившегося в пещере на берегу Днепра. Впоследствии к Антонию присоединились Никон и Феодосий, и тем самым было положено начало будущему Киево-Печерскому монастырю. "Житие Антония" до нас не дошло, но на него ссылаются составители "Киево-Печерского патерика". Во второй половине XI -- начале XII в. были написаны также "Житие Феодосия Печерского" и два варианта жития Бориса и Глеба. агиографический канон древнерусский литература

Житие Феодосия Печерского . "Житие Феодосия Печерского" было написано иноком Киево-Печерского монастыря Нестором, которого большинство исследователей отождествляет с Нестором летописцем, создателем "Повести временных лет". По поводу времени написания жития мнения ученых расходятся: А. А. Шахматов и И. П. Еремин полагали, что оно было создано до 1088 г., С. А. Бугославский относил работу Нестора над житием к началу XII в.

"Житие Феодосия" своей композицией и основными сюжетными мотивами вполне отвечает требованиям византийского агиографического канона: в начале жития повествуется о рождении будущего святого от благочестивых родителей, о его пристрастии к учению и чтению "божественных книг". Отрок Феодосий чуждается игр со сверстниками, усердно посещает церковь, предпочитает заплатанную одежду одежде новой, в которую настойчиво одевает его мать. Став иноком, а затем и игуменом Киево-Печерского монастыря, Феодосий поражает всех своим трудолюбием, исключительным смирением. Он, как и подобает святому, творит чудеса: одолевает бесов, по молитве его пустой сусек в монастырской кладовой наполняется мукой, "светьл отрок" приносит золотую гривну в тот момент, когда братии не на что купить еду. Феодосий заранее знает день своей кончины, успевает наставить братию и попрощаться с ней; когда он умирает, князю Святополку дано увидеть "стълъп огньн, до небесе сущь над манастырьмь".

Все это свидетельствует о хорошем знакомстве Нестора с агиографическим каноном и с памятниками византийской агиографии: исследователи указывали на факты использования Нестором отдельных сюжетных мотивов из византийских житий и патериковых рассказов.

И в то же время "Житие Феодосия" отличается не только художественным мастерством, но и полной самостоятельностью в трактовке отдельных образов и сюжетных коллизий.

Так, совершенно нетрадиционно изображение матери Феодосия. Видимо, сведения о ней, которыми располагал Нестор, позволили ему вместо условного, этикетного образа благочестивой родительницы святого создать живой индивидуализированный портрет реальной женщины. Она была "телъм крепъка и сильна якоже и мужь", с низким, грубым голосом. Погруженная в мирские заботы, волевая, суровая, она решительно восстает против желания Феодосия посвятить себя богу. Любящая мать, она тем не менее не останавливается перед самыми крутыми мерами, чтобы подчинить сына своей воле: жестоко избивает, заковывает в "железа". Когда Феодосий тайно уходит в Киев и поселяется там в пещере вместе с Антонием и Никоном, мать хитростью и угрозами (не испытывая, видимо, особого почтения к святым старцам) пытается вернуть сына в отчий дом. И даже пострижение ее в женском монастыре воспринимается не как подвиг благочестия, а как поступок отчаявшейся женщины, для которой это единственная возможность хоть изредка видеть сына.

Нестор умеет насыщать живыми деталями и традиционные сюжетные коллизии, о чем свидетельствует рассказ, который показывает исключительное смирение и незлобивость Феодосия, -- рассказ о поездке от князя в монастырь.

Четко прослеживается нравоучительный и апологетический смысл рассказа. Но живые детали придают ему такую естественность и достоверность, что в результате в центре сюжета оказывается не столько прославление добродетелей Феодосия, сколько описание постепенного "прозрения" незадачливого возницы, и это превращает нравоучительную историю в живую бытовую сценку. Таких эпизодов в житии немало; они придают повествованию сюжетную остроту и художественную убедительность.

Жития Бориса и Глеба . Создание культа Бориса и Глеба, потребовавшее написания житий, им посвященных, преследовало две цели. С одной стороны, канонизация первых русских святых поднимала церковный авторитет Руси (прежде всего перед лицом ревниво следившей за сохранением своего главенствующего положения среди православных стран Византии), свидетельствовала о том, что Русь "почтена пред богом" и удостоилась своих "святых угодников". С другой стороны, культ Бориса и Глеба имел чрезвычайно важный и актуальный политический подтекст: он "освящал" и утверждал не раз провозглашавшуюся государственную идею, согласно которой все русские князья -- братья, однако это не исключает, а, напротив, предполагает обязательность "покорения" младших князей "старшим". Именно так поступили Борис и Глеб: они беспрекословно подчинились своему старшему брату Святополку, почитая его "в отца место", он же употребил во зло их братскую покорность. Поэтому имя Святополка Окаянного становится во всей древнерусской литературной традиции нарицательным обозначением злодея, а Борис и Глеб, принявшие мученический венец, объявляются святыми патронами Русской земли.

Тому же сюжету посвящены и два собственно агиографические памятника: "Чтение о житии и о погублении… Бориса и Глеба", написанное Нестором, автором "Жития Феодосия Печерского", и "Сказание о Борисе и Глебе". Автор Сказания неизвестен. По мнению большинства исследователей, оно было написано в начале XII в.

Сказание весьма отличается от летописного рассказа, и эти отличия демонстрируют особенности агиографического повествования: исключительную эмоциональность, нарочитую условность сюжетных ситуаций и этикетность речевых формул, объясняемые строгим следованием агиографическому канону. Если в "Житии Феодосия Печерского" живые детали помогали поверить в истинность даже самого откровенного чуда, то здесь, напротив, герои поступают вопреки жизненной правде, именно так, как требует их амплуа святого мученика или мучителя, деталей и подробностей мало, действие происходит как бы "в сукнах", все внимание автора и читателя сосредоточивается зато на эмоциональной и духовной жизни героев.

Феодальные распри на Руси того времени были достаточно обычным явлением, и участники их всегда поступали так, как подсказывал им трезвый расчет, военный опыт или дипломатический талант: во всяком случае, они ожесточенно сопротивлялись, отстаивая свои права и жизнь. Пассивность Бориса и Глеба перед лицом Святополка уже необычна, она -- дань агиографическому канону, согласно которому мученик, страшась смерти, одновременно покорно ожидает ее.

Действительно, если в летописи говорится, что Борис готов отправиться в Киев к Святополку, быть может доверившись его льстивым словам ("С тобою хочю любовь имети, и к отню придамь ти", -- заверяет его Святополк), и лишь перед самой гибелью узнает о грозящей ему опасности ("бе бо ему весть уже, яко хотять погубити иМ"), то в Сказании Борис, едва узнав о смерти отца, уже начинает размышлять: к кому обратиться в своем горе? К Святополку? "Нъ тъ, мьню, о суетии мирьскыих поучаеться и о биении моемь помышляеть. Да аще кръвь мою пролееть и на убииство мое потъщиться, мученик буду господу моему. Аз бо не противлюся, зане пишеться: „Господь гърдыим противиться, съмереным же даеть благодать"".

Судьба Бориса предрешена заранее: он знает об ожидающей его смерти и готовится к ней; все происходящее в дальнейшем -- это лишь растянутая во времени гибель обреченного и смирившегося со своей обреченностью князя. Чтобы усилить эмоциональное воздействие жития, агиограф даже саму смерть Бориса как бы утраивает: его пронзают копьями в шатре, затем убийцы призывают друг друга "скончать повеленое" и говорится, что Борис "усъпе, предав душю свою в руце бога жива", и наконец, когда тело Бориса, обернутое в ковер, везут в телеге, Святополк, заметив, что Борис приподнял голову (значит, он еще жив?), посылает двух варягов, и те пронзают Бориса мечами.

Чисто этикетным характером отличаются пространные молитвы Бориса и Глеба, с которыми они обращаются к богу непосредственно перед лицом убийц, и те как бы терпеливо ждут, пока их жертва кончит молиться. Искусственность таких коллизий, разумеется, понималась читателями, но и принималась ими как деталь житийного ритуала. И чем многословнее и вдохновенней молился в предсмертные минуты праведник, чем настойчивее просил он бога простить его губителям их грех, тем ярче сияла святость мученика и тем рельефнее видилась богопротивная жестокость мучителей.

Обращала на себя внимание "беззащитная юность Глеба", который молит о пощаде, "как просят дети": "Не деите мене… не деите мене". Но это также чисто литературный прием, ибо согласно тексту самого же Сказания Борис и Глеб, родившиеся от болгарки, одной из жен Владимира-язычника, были уже далеко не юноши: ведь от крещения Владимира до его смерти прошло 28 лет.

Отмеченная разница в приемах агиографического повествования в "Житии Феодосия Печерского" и "Сказании о Борисе и Глебе", видимо, объяснима не столько различием манеры авторов ("Чтение о Борисе и Глебе", написанное тем же Нестором, сходно в своих приемах со Сказанием), сколько спецификой жанра. Рассказ о святом подвижнике, подвизающемся в пустыне, монастыре и т. д., традиционно допускал большее отражение вещного мира, более живую характеристику персонажей и т. д., чем житие-мартирий (рассказ о мученической смерти), где все внимание было сосредоточено на изображении страданий святого и прежде всего величия его духа перед лицом смерти. Отсюда и большая скупость деталей, и большая условность характеристик, и -- с другой стороны -- большая эмоциональность молитв или обличений.

Рассмотренные выше жития, находящиеся среди наивысших достижений христианской средневековой агиографии, наглядно свидетельствуют о высоком уровне литературного мастерства древнерусских писателей XI-XII вв.

Киево-Печерский патерик. Старший список "Киево-Печерского патерика" датируется началом XV в., но основа этого выдающегося памятника древнерусской литературы была заложена двумя веками раньше -- в начале XIII в., в процессе переписки епископа Симона и монаха Поликарпа.

Оба они были пострижениками Киево-Печерского монастыря, оба были образованными и талантливыми книжниками. Но судьба их сложилась по-разному: Симон сначала стал игуменом одного из владимирских монастырей, а затем в 1214 г. занял епископскую кафедру в Суздале и Владимире. Поликарп же остался в монастыре. Честолюбивый монах не хотел смириться со своим положением, не соответствующим, как он думал, его знаниям и способностям, и с помощью влиятельных покровителей -- княгини Верхуславы-Анастасии, дочери Всеволода Большое Гнездо, и ее брата, Юрия Долгорукого -- стал домогаться епископской кафедры. Но Симон, к которому княгиня обратилась за поддержкой, не одобрил честолюбивых устремлений Поликарпа и написал ему послание, в котором обличал его "санолюбие" и увещевал гордиться уже тем, что подвизается в столь прославленном монастыре. Как полагают исследователи, это послание Симон сопроводил рассказами о некоторых киево-печерских монахах; эти рассказы должны были напомнить Поликарпу о славных традициях монастыря и тем самым успокоить его мятежный дух. Послание Симона и следующие за ним девять новелл о монахах Киево-Печерского монастыря явились одной из основ будущего "Киево-Печерского патерика".

Другой важной составной частью памятника явилось послание Поликарпа к игумену Акиндину, в котором Поликарп сообщал, что он наконец решился осуществить давнишний замысел (или поручение?) и рассказать о жизни и "чудесах печерских святых". За письмом следуют одиннадцать новелл о подвижниках.

Видимо, в середине XIII в. послания Симона и Поликарпа (вместе с сопровождающими их новеллами) были объединены и дополнены другими памятниками, повествующими о том же монастыре: "Житием Феодосия Печерского" и "Похвалой" ему, написанным Симоном "Словом о создании церкви Печерской", выписками из "Повести временных лет" о происхождении монастыря и первых его иноках.

Так постепенно слагался памятник, получивший впоследствии название "Киево-Печерского патерика". До нас дошли Арсениевская редакция "Патерика", созданная в начале XV в. по инициативе тверского епископа Арсения, Феодосиевская редакция, восходящая, возможно, к переделке середины XV в., Кассиановские редакции, составленные в 60-х гг. XV в. в самом Киево-Печерском монастыре, и др.

Литературное и идеологическое значение "Патерика" было исключительно велико. Он не только подытоживал развитие русской агиографии XI-XII вв., но, повествуя о славном прошлом знаменитого монастыря, будил чувство общерусского патриотизма, в страшные годы монголо-татарского ига напоминал о временах процветания и могущества Киевской Руси.

Древнейшая из дошедших до нас Арсениевская редакция "Патерика" открывается пространным "Словом о создании церкви Печерской". В рассказе Симона постройка храма изображается делом, освященным божественной благодатью. За рассказом о создании церкви следует летописное "Сказание, что ради прозвася Печерский монастырь", а далее -- несторовское "Житие Феодосия". Но основную часть "Патерика" составляют рассказы Симона и Поликарпа.

Сюжеты легенд "Киево-Печерского патерика" (в отличие, например, от легенд "Синайского патерика") довольно разнообразны, характеры персонажей порой превращаются в живые портреты, не укладывающиеся в трафареты агиографического жанра; монахи-подвижники предстают перед читателями одержимыми обычными человеческими слабостями: они бывают и корыстолюбивы, и злопамятны, и завистливы, и равнодушны к бедам других "братьев".

Как и в "Житии Феодосия", в рассказах "Киево-Печерского патерика" немалое место занимает описание чудес, творимых иноками. Чудеса самые разнообразные: Прохор Лебедник из лебеды печет хлеб, а золу превращает в соль и оделяет солью и хлебом страдающих от голода киевлян; Агапит Лечец лечит от всех недугов обычной пищей монахов, лишь освящая ее своей молитвой, он может сделать безвредным яд, может излечить на расстоянии, послав свое чудодейственное лекарство (обычную еду, освященную молитвой) в далекий Чернигов к больному Владимиру Мономаху; монах Григорий заставляет пробравшихся в монастырь воров проспать пять суток, а в другой раз -- два дня оставаться неподвижными (при этом они стоят "угнетаемы бремены" -- грузом украденных ими овощей).

Интересны патериковые рассказы о бесах. Бесы не только "пакостят" инокам, пугают или искушают их, в борьбе с затворниками они применяют и другие, более "утонченные" методы: так, Исаакию бесы являются в виде ангелов, даже молятся вместе с ним, а Никита Затворник с помощью бесов запоминает наизусть все ветхозаветные книги (но при этом "николи же восхоте видети, ни слышати, ни почитати" книги Нового завета!). Встречается в патерике и традиционный агиографический мотив покорности бесов праведнику: так, монах Федор заставляет бесов перенести на гору с днепровского берега тяжелые бревна.

"Киево-Печерский патерик" явился значительной вехой в развитии древнерусской агиографии, овладевшей различными формами сюжетного повествования.

К началу XIII в. древнерусская литература уже обладала сложившейся системой жанров, древнерусские авторы были хорошо знакомы с обширным кругом классических произведений византийской литературы и литературы южных славян. Почти в каждом из жанров были созданы произведения, которые сами являлись образцами, достойными подражания, и определили дальнейшее развитие данного жанра на русской почве. Сложились литературные стили, и древнерусские книжники не уступали теперь в искусстве слова византийским или болгарским авторам.

Не только Киев и Новгород, но и Владимир, Смоленск, Чернигов, Галич и многие другие города стали центрами книжного дела, летописания, обладали большими библиотеками. Интенсивное развитие городской культуры, на первых порах концентрировавшейся вокруг княжеских резиденций, соборов или монастырей, было надежным залогом дальнейшего обмирщения культуры, сближения литературы с эпосом, расширения круга не просто грамотных, но и широкообразованных, "книжных" людей. Сходные, но более интенсивно протекавшие процессы мы наблюдаем в странах Западной Европы в течение XIII-XIV вв. При этом и на Руси были все предпосылки для подобного же развития городской культуры: Русь также обладала основным корпусом христианской книжности, также познакомилась с "мировыми сюжетами" в их эллинистической транскрипции ("Александрия", предания о Троянской войне, некоторые античные мифы), также шла по пути сближения своего исторического эпоса с книжной христианской культурой (пример тому -- "Слово о полку Игореве"). Словом, XIII век обещал древнерусской литературе новый, значительный шаг вперед.

Но ничего этого не произошло. Катастрофа монголо-татарского нашествия насильственно прервала развитие русской культуры и в значительнейших размерах уничтожила достигнутое.

В XIII в., как и в предшествующие столетия, агиография, наряду с летописанием, является важнейшим жанром древнерусской литературы. Как уже говорилось выше, авторы житий в своем творчестве были тесно связаны требованием строго соблюдать жанровые каноны, выработанные многовековой историей этого, церковно-религиозного по своим задачам, жанра. В этом причина отвлеченности, риторичности житий, того, что жития разных святых, написанные в разное время, во многом похожи друг на друга. Но, что также уже отмечалось выше, героями житий становились реальные исторические личности; авторы житий были людьми своего времени, и в той или иной степени в написанных ими житиях находили отклик политические концепции этого времени; одним из источников, к которым прибегали агиографы, были устные предания о святом, а в этих устных преданиях отражались и реальные события из жизни святого, и сказочно-фантастические легенды о нем. Все эти факторы действовали разрушающе на жанровые каноны, способствовали проникновению в житийные произведения исторически-злободневных, публицистических, сюжетно-увлекательных эпизодов. Чем значительнее отступления в житии от жанровых канонов, тем интереснее такое житие в литературном отношении. Разумеется, в любом случае имеет значение и литературный талант автора жития. Эти характерные черты агиографического жанра, присущие ему изначально, нашли отражение и в житиях, написанных в рассматриваемый период истории древнерусской литературы.

Житие Александра Невского . "Житие Александра Невского" в первоначальной редакции было написано в Рождественском монастыре во Владимире, где был погребен князь (ум. в 1263 г.), вероятнее всего, до 1280 г., года смерти митрополита Кирилла, так как целый ряд данных говорит о его участии в создании этого жития. "Житие Александра Невского" должно было показать, что и после Батыева нашествия, после разгрома русских княжеств на Руси все же остались сильные и грозные князья, которые могут постоять за русские земли в борьбе с врагом и воинская доблесть которых внушает страх и уважение окружающим Русь народам.

"Житие Александра Невского" манерой описания военных столкновений, отдельными чертами стиля, композиции, фразеологии сближается с "Летописцем Даниила Галицкого". По убедительному предположению Д. С. Лихачева, такая близость этих произведений объясняется причастностью к их созданию митрополита Кирилла II. Кирилл был близок к Даниилу Галицкому и участвовал в составлении "Летописца Даниила Галицкого", а позже, обосновавшись в Северо-Восточной Руси, он принимал горячее участие в государственной деятельности Александра Невского. "Вне всякого сомнения, -- пишет Д. С. Лихачев, -- Кирилл имел отношение к составлению жизнеописания Александра. Он мог быть и автором, но вернее всего он заказал житие кому-нибудь из проживающих на севере галицких книжников".

"Житие Александра Невского" имеет и существенное жанровое отличие от "Летописца Даниила Галицкого": оно с самого начала писалось как произведение житийное, это памятник агиографического жанра. Жанровые особенности нашли отражение в авторском предисловии с элементами самоуничижения и этикетными сведениями автора о себе, в том, как рассказчик сообщал в начале своего повествования о рождении и родителях Александра ("… родися от отца милостилюбца и мужелюбца, паче же и кротка, князя великаго Ярослава, и от матере Феодосии"), в рассказе о свершившихся по смерти Александра чудесах, в многочисленных отступлениях церковно-риторического характера. Но реальный образ героя повествования, его деяния придали "Житию Александра Невского" особый воинский колорит. Чувство живой симпатии рассказчика к своему герою, о котором он не только слышал "от отець своих", а и сам был "самовидець възраста его", преклонение перед его воинскими и государственными делами придали "Житию Александра Невского" какую-то особую искренность и лиричность.

Характеристики Александра Невского в Житии очень разноплановы. В соответствии с житийными традициями подчеркиваются "церковные" добродетели Александра. О таких, как Александр, говорит автор, пророк Исайя сказал: "Князь благ в странах -- тих, уветлив, кроток, съмерен -- по образу божию есть". Он "бе бо иереелюбець и мьнихолюбець, и нищая любя. Митрополита же и епископы чтяше и послушааше их, аки самого Христа". А с другой стороны, это мужественный, страшный для врагов герой-полководец. "Взор [вид, образ] его паче [здесь -- величественнее] инех человек, и глас его -- акы труба в народе". Побеждая, сам Александр непобедим: "… не обретеся противник ему в брани никогда же". В своих воинских действиях Александр стремителен, самоотвержен и беспощаден. Узнав о приходе на Неву шведов, Александр, "разгореся сердцем", "в мале дружине" устремляется на врага. Он так спешит, что ему некогда "послати весть к отцю своему", а новгородцы не успевают собрать свои силы в помощь князю. Стремительность Александра, его богатырская удаль характерны для всех эпизодов, в которых говорится о его ратных подвигах. В этих описаниях Александр представал уже как эпический герой. Сочетание в одном повествовательном ряду подчеркнуто "церковного" и еще ярче выражающегося "светского" плана -- стилистическая особенность "Жития Александра Невского". И замечательно, что при этой разноплановости и, казалось бы, даже противоречивости характеристик Александра образ его целен. Цельность эта создается лирическим отношением автора к своему герою, тем, что Александр для автора не только герой-полководец, но и мудрый, заботящийся о своем народе государственный деятель. Он "сироте и вдовици в правду судяй, милостилюбець, благ домочадцемь своим". Это идеал мудрого князя, правителя и полководца. Не случайно, описывая смерть Александра, автор Жития в одном из своих горестных восклицаний почти повторяет Даниила Заточника: "Отца бо оставити человек может, а добра господина не мощно оставити" (ср. у Даниила Заточника: "Князь щедр отець есть слугам многиим: мнозии бо оставляють отца и матерь, к нему прибегают").

Героико-эпический дух "Жития Александра Невского" обусловил включение в текст Жития эпизода, повествующего о шести храбрецах, отличившихся во время битвы на Неве. Автор говорит, что он слыхал об этом от самого Александра и "от иных, иже в то время обретошася в той сечи". Видимо, в основе эпизода лежит какое-то устное эпическое предание или, возможно, героическая песня о шести храбрецах. Правда, автор Жития лишь перечислил имена героев, кратко сообщив о подвиге каждого из них.

Описывая ратные подвиги Александра, автор Жития с несвойственной для агиографа свободой пользовался и воинскими эпическими преданиями, и изобразительными средствами воинских повестей. Этим объясняется стилистическое своеобразие "Жития Александра Невского", а оно в свою очередь было обусловлено и реальным обликом героя Жития, и задачей автора нарисовать идеальный образ князя -- защитника родины. Автор "Жития Александра Невского" так удачно разрешил поставленную перед собой задачу, что это Житие вплоть до XVI в. служило своеобразным эталоном "высокого" стиля изображения князя-полководца.

Житие Михаила Черниговского . Близко по времени создания к "Житию Александра Невского" и "Житие Михаила Черниговского". Это иной тип княжеского жития эпохи монголо-татарского ига. В 1246 г. в Орде по приказанию Батыя был убит черниговский князь Михаил Всеволодович вместе с сопровождавшим его в Орду боярином Федором. Убийство носило политический характер, но в Житии гибель Михаила представлена как добровольное страдание за православную веру.

Дочь Михаила Всеволодовича, ростовская княгиня Марья вместе с сыновьями установила церковное почитание Михаила и боярина Феодора в Ростове. В связи с этим было написано проложное житие Михаила Черниговского -- краткий рассказ о его гибели в Орде. Житие было написано до 1271 г. (года смерти княгини Марьи). Это краткое проложное "Житие Михаила Черниговского" послужило основой для целого ряда более поздних и более пространных редакций житийного повествования о гибели в Орде черниговского князя. Первая из этих редакций была составлена в конце XIII -- начале XIV в. священником Андреем.

Пришедший в Орду на поклон к Батыю черниговский князь отказывается выполнять татарские обряды: пройти меж огней и поклониться татарским идолам. Михаила убивают. Боярин Федор поступает так же, как его господин, и тоже гибнет. Отправляясь в Орду, и Михаил и Федор знают, что их ждет там гибель, но они для того и идут, чтобы "обличить" идолопоклонство -- "нечестивую веру". Эта линия Жития имеет ярко выраженную церковную окраску. Но в Житии не менее сильна и линия психологически-драматическая. Находившийся в это время в Орде внук Михаила, ростовский князь Борис, и другие русские, случившиеся в это время в Орде, уговаривают черниговского князя подчиниться воле татар, обещая со всеми своими людьми принять за него епитимью. Боярин Федор опасается, что уговоры подействуют на князя: вспомнив "женьскую любовь и детей ласкание", князь уступит и подчинится требованиям татар. Но Михаил тверд. Он решил выполнить долг до конца. Сняв с себя княжеский плащ, Михаил бросает его в ноги уговаривающих и восклицает: "Примите славу света сего, ея же вы хощете". С драматическими подробностями, замедляющими повествование и усиливающими его эмоциональное воздействие, рассказывается, как были убиты Михаил и Федор.

Эта вторая линия Жития -- рассказ об обстоятельствах убийства князя и боярина делала его не отвлеченным церковно-религиозным повествованием о страдании за веру, но животрепещущим рассказом о татарской жестокости и о непреклонной гордости русского князя, который жертвует жизнью за честь своей земли.

В первой половине XIV в. в агиографии, как и в летописании, можно отметить те же явления, что и в предшествующий период. Пишутся жития подвижников церкви и монашества, княжеские жития. Княжеские жития-мартирии данного этапа развития литературы можно рассмотреть на примере памятника тверской литературы -- "Повести о Михаиле Тверском". Написана она по образцу "Жития Михаила Черниговского". Князь Михаил добровольно идет в Орду. Но самоотверженность его объясняется уже не религиозными мотивами, а заботой о судьбе своего княжества. Рассказ об унижениях Михаила Ярославича в Орде, об обстоятельствах его гибели осложнен рядом сильных деталей и психологически острых ситуаций.

Повесть о Михаиле Ярославиче Тверском. Тверская повесть об убиении тверского князя Михаила Ярославича в Орде, относящаяся к жанру княжеских житий-мартириев, пользовалась большой популярностью у древнерусских читателей. Она включалась как в рукописные сборники, так и в летописные своды.

В ноябре 1318 г. в ходе политической борьбы между тверским и московским князьями за обладание Владимирским великокняжеским столом в Орде по проискам московского князя Юрия Даниловича был убит тверской князь Михаил Ярославич. Как видно из текста Повести, автор ее сопровождал князя в Орду, был очевидцем гибели князя. Вероятнее всего, это был игумен Отроча монастыря Александр. Написана Повесть была в конце 1319 -- начале 1320 г.

Как уже отмечалось выше, и тематически, и по характеру, и по жанру "Повесть о Михаиле Ярославиче" близка к "Житию Михаила Черниговского", в ней есть и прямые текстуальные заимствования из последней. Но между обоими произведениями имеются существенные различия. Так, тверской князь идет в Орду не для того, чтобы пострадать за веру, а заботясь о благе своего народа. Подобно Михаилу Черниговскому, Михаил Тверской знает, что в Орде его ждет гибель. Но если первый отправился обличить "поганую" веру, то второй шел, чтобы отвратить ордынскую беду, нависшую над его княжеством. Бояре уговаривают Михаила Ярославича не ходить в Орду, сыновья готовы пойти туда вместо отца: все понимают, что ждет князя в ханской ставке. Знает это и князь, но он должен выполнить свой долг: "Видите, чада моя, яко не требуеть вас царь, детей моих, ни иного котораго, развие мене, но моея главы хощеть. Аще бо аз где уклонюся, то вотчина моя вся в полону будеть и множество христиан избиени будуть, аще ли после того умрети же ми есть, то лучши ми есть ныне положити душю свою за многыя душа". Подвиг Михаила носит гражданственный характер. Антиподом Михаила выступал московский князь Юрий Данилович -- союзник Орды и враг Тверской земли. Прямых выпадов против Юрия в тексте Повести нет, но в подтексте произведения осуждение московского князя ощущается достаточно сильно. Этот не высказанный прямо упрек особенно ощутим в последнем эпизоде рассказа о том, как был убит Михаил. Подъехав на коне к нагому телу поверженного на землю князя, темник Кавгадый "с яростию" говорит Юрию Даниловичу Московскому: "Не брат ли ти старейши, как отець, да чему тако лежить тело его наго повержено?". Автор влагает осуждение Юрия в уста ордынца, при этом того, который только что выступал как главный обвинитель и коварный враг князя Михаила Ярославича.

Сильные художественные детали свойственны и целому ряду других мест произведения. Лаконичная концовка Повести искусно завершает весь рассказ. Это и описание факта, и лирическое обобщение, и тонкий словесный пассаж: "И положиша его на велицей досце, и възложиша на телегу, и увиша ужи крепко, и превезоша за реку рекомую Адьжь, еже зовется Горесть: горесть бо се ныне, братие, и есть в той час таковую видевши нужную смерть господина своего князя Михаила".

Тверской рассказ о Михаиле Ярославиче своей темой и характером ее разработки не мог не волновать русского читателя. Антимосковская направленность Повести с самого начала звучала приглушенно. Поэтому "Повесть о Михаиле Ярославиче Тверском" прочно вошла в московское летописание. Но московские летописцы ощущали антимосковские тенденции Повести, и по летописным редакциям этого произведения в московской ветви русского летописания видно, как от редакции к редакции снималось или перерабатывалось все то, что рисовало в невыгодном свете Юрия Даниловича, исключались антимосковские выпады. "Повесть о Михаиле Ярославиче" приобретала характер рассказа о гибели русского князя за Русскую землю в Орде, что в конечном счете являлось исторической правдой.

Наряду с летописанием агиография, как и в предшествующие периоды, остается одним из основных литературных жанров. И так же как летописание, этот жанр в рассматриваемое время достигает большого развития и претерпевает целый ряд важных изменений.

В агиографии конца XIV -- первой половины XV в. нашел наиболее яркое отражение экспрессивно-эмоциональный стиль, названный прославленным мастером этого стиля, Епифанием Премудрым, "плетением словес". Экспрессивно-эмоциональный, панегирический стиль отражал новое отношение к человеческой личности, особое внимание к слову как средству постижения и отражения мира, стремление в рамках установившихся литературных традиций найти новые приемы и способы выражения творческой идеи. Панегирический стиль, основанный на библейских символах и традиционных стилистических формулах, восходит к византийской литературе. Во многих славянских странах (в Болгарии, Сербии, на Руси) стиль этот достигает своего наивысшего расцвета почти одновременно в конце XIV -- начале XV в., хотя предпосылки его появились значительно раньше. Отражая общую философскую концепцию, обусловленную предренессансными явлениями, в каждой стране этот стиль, восходящий к византийским традициям, получил своеобразное воплощение.

Появление экспрессивно-эмоционального стиля на Руси связывается с южнославянским влиянием и обозначается как стиль второго южнославянского влияния. Бесспорно, что в возникновении и развитии на Руси панегирического стиля имело немаловажное значение общение русской книжной культуры с книжной культурой Болгарии и Сербии. Но нельзя объяснить все эти явления только односторонним влиянием одних стран на другие. Процесс формирования и развития панегирического стиля проходил в общении разных славянских культур между собой и с византийскими культурными течениями как непосредственно, так (видимо, в еще большей степени) и в славянско-византийских культурных центрах -- монастырях Константинополя, Солуни, Святой Горы (Афона).

Вместе с тем одновременное появление этого стиля в разных странах должно объясняться тем вниманием к внутреннему миру человека, которое было так характерно для Предвозрождения.

На русской почве в наиболее завершенном и наиболее оригинальном виде экспрессивно-эмоциональный стиль представлен в творчестве Епифания Премудрого. Первые проявления этого стиля в агиографии, своего рода первоначальный русский вариант его связывают с именем митрополита всея Руси Киприана. Третьим представителем этого литературного течения был Пахомий Логофет, творчество которого, охватывающее вторую и третью четверть XV в., придает экспрессивно-эмоциональному стилю церковно-официальный характер.

Епифаний Премудрый . Биографические сведения о Епифании весьма скудны и в значительной степени предположительны. Родился он в Ростове в первой половине XIV в. В 1379 г. принял пострижение в ростовском монастыре Григория Богослова. В дальнейшем подвизался в Троицком Сергиевом монастыре. Он бывал в Иерусалиме и на Афоне, вероятно, путешествовал по Востоку. Умер Епифаний в 20-х гг. XV в. За свою начитанность и литературное мастерство он и получил прозвание "Премудрый". Перу Епифания принадлежат два жития: "Житие Стефана Пермского", написанное им в 1396-1398 гг., и "Житие Сергия Радонежского", написанное между 1417-1418 гг.

Обычные слова не в силах выразить величие подвижника, но автор рассказа о святом -- земной человек, и, призывая на помощь бога, уповая на покровительство святого, деяния которого он описывает, агиограф стремится в своем творении так пользоваться обычными средствами языка, чтобы у читателя создалось представление о необычности святого по сравнению со всеми остальными людьми. Поэтому языковая вычурность, "плетение словес" -- это не самоцель, а средство, с помощью которого автор может прославить героя своего повествования.

Одной из типических черт агиографического жанра, что особенно бросается в глаза в памятниках панегирического стиля, является крайняя степень самоуничижения агиографа. В одной из такого рода тирад Епифаний пишет: "Аз бо есмь груб умом и словом невежа, худ имея разум и промысл вредоумен, не бывшу ми въ Афинех от уности, и не научихся у философов их ни плетениа риторьска, ни ветийскых глагол, ни Платоновых, ни Аристотелевых бесед не стяжах, ни философиа, ни хитроречиа не навыкох, и спроста отинудь весь недоуменна наполнихся". Авторское признание в своей неучености, невежестве, в своей простоте противоречит остальному тексту произведения, в котором ученость проявляется в обилии цитируемых источников, а "риторские плетения" представлены более чем обильно, -- искусный литературный прием, направленный все к той же цели: прославить, возвеличить святого. Если автор Жития, блещущий в своем произведении и ученостью и риторским искусством, не устает говорить о своем ничтожестве, то читатель и слушатель Жития должны были чувствовать себя особенно ничтожными перед величием святого. Кроме того, авторские признания в своей неучености и литературной беспомощности, противоречащие действительному тексту, написанному этим самым автором, должны были создать впечатление, что все написанное -- некое божественное откровение, наитие свыше.

В "Житии Стефана Пермского" Епифаний достигает настоящей виртуозности в своем словесном восхвалении Стефана. Выбор поэтических средств, композиционное построение текста -- строго продуманная, тщательно отработанная литературная система. Традиционные поэтические приемы средневековой агиографии у Епифания усложнены, обогащены новыми оттенками. Многочисленные амплификации, нанизывание одних сравнений на другие, перечисление в длинных рядах варьирующихся традиционных метафор, ритмика речи, звуковые повторы придают тексту особую торжественность, приподнятость, эмоциональность и экспрессивность. Вот, например, одна из характеристик героя, начинаемая с авторского самоуничижения: "Да и аз многогрешный и неразумный, последуя словесем похвалений твоих, слово плетущи и слово плодящи, и словом почтити мнящи, и от словес похваление събираа и приобретаа и приплетаа пакы глаголя: что еще тя нареку? -- Вожа заблужьдшим, обретателя погыбшим, наставника прельщеным, руководителя умом ослепленым, чистителя оскверненым, взискателя расточеным, стража ратным, утешителя печальным, кормителя алчющим, подателя требующим, наказателя несмысленым…" и т. д.

"Плетение" похвалы святому -- основная цель и задача "Жития Стефана Пермского". Но все же в этом пышном похвальном панегирике просветителю Пермской земли встречаются и жизненные зарисовки, и исторически конкретные факты. Они появляются в описании быта пермяков, в рассказах об их идолах, об их охотничьем искусстве, в рассуждениях Епифания об отношениях между Москвой и Пермью. Центральная, наиболее обширная часть Жития -- рассказ о борьбе Стефана с пермским волхвом Памом -- имеет сюжетный характер, насыщена бытовыми зарисовками, живыми сценами.

Следует отметить оригинальность заключительной похвалы в "Житии Стефана Пермского". Похвала эта состоит из трех плачей -- пермских людей, пермской церкви и автора, "инока списающа". Подобного рода житийная похвала, в форме плачей народа, церкви и автора, встречается только у Епифания. Ничего похожего мы не найдем ни в переводных житиях, ни у русских агиографов до Епифания и после него. Плачи эти носят книжно-риторический характер, но создавал их Епифаний под влиянием народных плачей. Он сам сравнивает плач пермской церкви со вдовьим причетом: "[Церковь] не хотяше утешитися, но и утешения не приимаше, глаголющи: не брезете мене, не брезете, да ся наплачю; не дейте мене, да ся насыщу плача, обычай бо есть вдовам новоовдовевшим плакатися горко вдовьства своего". Некоторые обороты из плача церкви перекликаются с мотивами устного народного причета: "Увы мне, свете очию моею, камо заиде… вмале повеселихся с ним… к кому же привергуся, да сотворит ми увещание, еже от печали утешение".

Второе сочинение Епифания Премудрого, "Житие Сергия Радонежского", вскоре после составления его Епифанием было переработано Пахомием Логофетом. Текст пахомиевской редакции "Жития Сергия" дошел до нас в многочисленных списках, разных редакциях и вариантах, и четкого представления о том, каков был вид епифаниевского текста этого жития, у нас, по существу, нет. В общих чертах можно утверждать, что это Житие, написанное Епифанием, носило более повествовательный характер, чем "Житие Стефана Пермского", стилистически было более спокойным и строгим, более насыщенным фактическим материалом. Целый ряд эпизодов "Жития Сергия" имеет своеобразный лирический оттенок (рассказ о детстве отрока Варфоломея -- будущего Сергия, эпизод, повествующий о просьбе родителей Сергия не уходить в монастырь до их смерти, чтобы было кому помочь им в старости, и т. п.).

Если в "Житии Стефана Пермского" Епифаний показал себя виртуозом-стилистом, то в "Житии Сергия" он представал мастером сюжетного повествования. Можно без преувеличения назвать Епифания Премудрого великим писателем русского средневековья.

Агиографическому жанру в конце XIV -- первой половине XV в. присущи повышенная эмоциональность, стремление к обобщениям. Как пишет Д. С. Лихачев, художественное вимдение писателей конца XIV-XV вв. отличается от предшествующей эпохи новым отношением к человеку, осознанием ценности его внутренней жизни, его индивидуальных переживаний, что придает экспрессивность описаниям человеческой личности. "Но при этом стиль остается по-прежнему абстрагирующим. Познание мира раздвигается, художественные задачи расширяются, статичность описаний предшествующих эпох сменяется крайним динамизмом, но искусство не выходит еще из пределов религиозности и отнюдь не стремится к конкретизации. Поэтому самое характерное и самое значительное явление в изображении людей в житийной литературе XIV-XV веков -- это своеобразный „абстрактный психологизм"".

Жития второй половины XV в. могут быть отделены от житий предшествующего периода лишь условно; деятельность одного из наиболее выдающихся представителей епифаньевской агиографической школы -- Пахомия Логофета -- в значительной степени относилась ко второй половине века. Однако для агиографии данного периода характерны все-таки некоторые новые черты, существенно отличающие ее от житийной литературы предшествующего времени.

Хорошо разработанной стилистической системе Епифания и Пахомия противостоят в агиографии второй половины XV в., с одной стороны, "неукрашенные" описания жизни святых, рассматривавшиеся, по-видимому, как материал для последующей литературной обработки, а с другой стороны -- жития-легенды, основанные на фольклоре и обладающие хорошо разработанными, но не традиционно-агиографическими сюжетами.

Повесть о Петре и Февронии (первоначальный сюжет) . Мудрость центрального персонажа, раскрывающаяся неожиданно для окружающих, характерна для "Повести о Петре и Февронии". Один из наиболее выдающихся памятников древнерусской агиографии и литературы вообще, "Повесть о Петре и Февронии", как и "Житие Михаила Клопского", возникла на местном материале (Петр и Феврония были святыми Муромского княжества), но приобрела общерусское литературное распространение.

Вопрос о происхождении "Повести о Петре и Февронии" сложен и вызывал споры в научной литературе. В настоящее время можно, по-видимому, считать установленным, что дошедший до нас письменный текст Повести восходит к времени не ранее середины XVI в. и создан писателем-публицистом этой эпохи Ермолаем-Еразмом. Однако уже в XV в. существовала церковная служба Петру и Февронии, где упоминались основные мотивы повести -- победа Петра над змеем, его женитьба на Февронии и их совместное погребение. Вполне возможно поэтому, что Ермолай, как и другие средневековые агиографы, подверг стилистической обработке уже существовавшую житийную повесть.

Сюжет жития о Петре и Февронии не похож на большинство житийных сюжетов. Здесь нет ни страданий за веру, ни мученической кончины героев, утверждающей их святость. Герои повести весьма мало связаны с историей; попытки установления их исторических прототипов сомнительны; для XV-XVI вв. эти герои, во всяком случае, были персонажами далекого прошлого. В центре повести -- крестьянская девушка Феврония, согласившаяся излечить княжича Петра, заболевшего от пролившейся на него змеиной крови. В награду за это Феврония требует, чтобы княжич женился на ней. Вначале Петр пытается "искусить" Февронию: моясь в бане перед излечением, он посылает Февронии клочок льна и требует, чтобы она выткала из него "срачицу и порты и убрусец". Но Феврония поступает, как и подобает фольклорному хитрецу, которого пытаются одурачить: она отвечает нелепостью на нелепость, соглашаясь выполнить просьбу Петра при условии, если княжич приготовит ей из щепочки ткацкий станок. Так же неудачно кончается попытка излеченного князя просто нарушить свое обещание: Феврония предусмотрительно велела смазать все его язвы (полученные от змеиной крови), кроме одной, и вероломство Петра приводит к тому, что от "того струпа начаша многие струпы расходитися на теле его"; для окончательного излечения Петру приходится выполнить свое обещание. После смерти брата Петр занимает престол Муромского княжества. Когда мятежные бояре решают изгнать княгиню-крестьянку из Мурома, она соглашается уйти, если ей разрешат взять с собой то, что она попросит. Бояре соглашаются, и княгиня просит "токмо супруга моего князя Петра". Петр следует за нею. В конце концов Петр и Феврония благополучно "державствуют" в Муроме; по "преставлении купнем" (одновременной смерти) и раздельном погребении они оказываются все же воссоединенными "в едином гробе".

Связь "Повести о Петре и Февронии" с устным народным творчеством, отражение в ней "мировых" фольклорных мотивов весьма значительны и неоднократно отмечались в научной литературе. Однако существующие записи сказок и преданий об этих святых -- поздние (не ранее конца XIX в.) и сложились уже под влиянием письменной житийной традиции (хотя, возможно, включают и подлинные фольклорные мотивы). В сюжете Повести соединились два основных сказочных сюжета -- волшебная сказка о борьбе во змеем и новеллистическая сказка о мудрой крестьянской девушке, выходящей замуж за знатного человека и подвергающейся трудным испытаниям. Герой жития Петр заболевает после того, как побеждает змея; Феврония излечивает его от язв. Эта завязка сближает Повесть с кельтской легендой и средневековым западным романом о Тристане и Изольде: подобно Февронии, Изольда излечивает Тристана, заболевшего от крови дракона; с "Тристаном и Изольдой" совпадает и тема воссоединения героев после смерти (в Повести герои чудесным образом оказываются в едином гробу, в легенде о Тристане из его могилы вырастает куст терновника, соединяющий ее с могилой Изольды). Сочетание сюжета неравного брака крестьянки и знатного человека с мотивом исцеления жениха не характерно для известных нам русских сказок, но такое же сочетание присуще новелле Боккаччо о Джилетте из Нарбонны ("Декамерон", день 3, новелла 9) и комедии Шекспира "Все хорошо, что хорошо кончается", -- вероятно, такой контаминированный сюжет существовал и в русском фольклоре XV в.

Сюжет жития Петра и Февронии принадлежит, таким образом, к числу популярнейших сюжетов мировой литературы.

Агиография, как можно заметить, не оказалась в стороне от новых веяний в русской литературе того времени. Многими своими чертами жития-повести XV в. перекликались со светской повестью -- жанром, получившим наиболее широкое распространение во второй половине XV в.

Одним из основных видов письменности XVI в. оставалась агиография -- литература житий святых.

Конец XV -- первая половина XVI в. были временем канонизации многих общерусских и местных святых. Канонизация эта была связана с идеологическими явлениями того времени -- с образованием централизованного Русского государства, разрывом между русской церковью и Константинополем и острой идейной борьбой в русском обществе конца XV -- начала XVI в. Жизнь и духовные подвиги новых святых (главным образом, церковных деятелей недавнего прошлого) должны были быть описаны в житиях.

Жития XVI в. дошли до нас и в отдельных текстах, и в сборниках, и, что особенно характерно для этого периода, в составе больших сводов -- патериков и "Великих Миней Четиих". Многие из житий этого периода были посвящены святым -- основателям монастырей конца XV и XVI вв. К числу таких житий XVI в. относятся жития Дионисия Глушицкого, Павла Обнорского, Корнилия и Стефана Комельского, Адриана Пошехонского и др.

Целый ряд памятников житийной литературы XVI в. связан с цитаделью "воинствующих церковников" -- Иосифовым Волоколамским монастырем. Волоколамские жития были объединены в специальный свод "повестей преже бывших отець" (отцов) Боровского и Волоколамского монастырей -- Волоколамский патерик. Составителем его был племянник и сподвижник Иосифа Волоцкого, писатель и иконописец Досифей Топорков. Волоколамский патерик включал не только жития почитавшихся в монастыре святых (Иосифа, его учителя Пафнутия Боровского), но также и сказания сюжетного характера -- о "злой жене", предавшей своего мужа "варвару" -- татарину, об умерших и вновь вернувшихся к жизни людях, о мнимо раскаявшемся еретике, вылившем в огонь святую воду, и др.

Важнейшими памятниками иосифлянской агиографии XVI в. были отдельные жития основоположника этого направления -- Иосифа Волоцкого (составленные Саввой Черным и Львом-Аникитой Филологом). Жития церковных деятелей, созданные в XVI в., были близки по времени к жизни своих героев и сохранили благодаря этому ряд живых реалий. Но по сюжетам они были довольно традиционны; единственным исключением в этом отношении была житийная "Повесть о Петре и Февронии".

Подобные документы

Житийная литература - вид церковной литературы жизнеописания святых. Появление и развитие агиографического жанра. Каноны древнерусской агиографии и житийная литература Руси. Святые древней Руси: "Сказание о Борисе и Глебе" и "Житие Феодосия Печерского".

реферат , добавлен 25.07.2010


Периодизация истории древней русской литературы. Жанры литературы Древней Руси: житие, древнерусское красноречие, слово, повесть, их сравнительная характеристика и особенности. История литературного памятника Древней Руси "Слово о полку Игореве".

реферат , добавлен 12.02.2017


Эволюция житий и особенности образования агиографического жанра на русской почве. Житие как жанр литературы XVIII века. Направления эволюции агиографического жанра. Особенности женских образов в литературе XVII в. Ульяния Лазаревская как святая.

курсовая работа , добавлен 14.12.2006


Возникновение русской литературы, этапы и направления. Первичные жанры: житие, древнерусское красноречие, слово, повесть, их сравнительная характеристика и особенности. Объединяющие жанры: летопись, хронограф, четьи-минеи, патерик, отличительные черты.

контрольная работа , добавлен 20.01.2011


Историко-литературный процесс XI - начала XVI веков. Художественная ценность древнерусской литературы, периодизация ее истории. Литература Древней Руси как свидетельство жизни, место человека среди ее образов. Произведения агиографического жанра.

реферат , добавлен 06.10.2010


Характеристика описания жития - жанра древнерусской литературы, описывающего жизнь святого. Анализ агиографических типов жанра: житие - мартирия (рассказ о мученической смерти святого), монашеское житиё (рассказ обо всём пути праведника, его благочестии).

контрольная работа , добавлен 14.06.2010


Древнерусское житие. Литературные особенности житийного жанра. Историческая и литературная ценность произведений агриографии. Составляющие канонов житийного жанра. Каноны изложения житийных историй. Каноническая структура житийного жанра.

курсовая работа , добавлен 27.11.2006


Литература эпохи русского Предвозрождения. Произведения патриотического содержания. Повести о побоищах на реках Пьяне и Воже. Памятники Куликовского цикла. Повести о нашествиях Тохтамыша, Едигея, повесть о Темир Аксаке. "Слово о житии" Дмитрия Донского.

курсовая работа , добавлен 09.11.2016


Изучение особенностей летописания. "Повесть временных лет", ее источники, история создания и редакции. Включение в летопись различных жанров. Фольклор в летописи. Жанр "хождение" в древнерусской литературе. Бытовые и беллетристические повести конца 17 в.

шпаргалка , добавлен 22.09.2010


История возникновения русской летописи "Повесть временных лет". "Повесть временных лет" как исторический источник и литературный памятник. Стилевое своеобразие "Повести временных лет". Значимость "Повести временных лет" в литературоведческом аспекте.

Литература житий святых, или агиография, – достояние средневековой христианской культуры, имеющее многовековую историю развития до появления на Руси. Хотя Античность этого жанра не знала, но именно ее традиция составления биографий знаменитых людей подготовила почву для возникновения агиографии. У истоков житийной литературы стояло жизнеописание Христа, в четырех версиях (от Матфея, Марка, Луки и Иоанна) канонизированное церковью и образовавшее остов Евангелия. Оно определило житийные принципы изображения героя (идеализирующий), отбора и расположения биографического материала (цепь самых ярких эпизодов из жизни святого, связанных хронологически или тематически и работающих на одну цель – доказать исключительность его личности). Многие евангельские мотивы стали традиционными для житийной литературы, например искушение святого блудницей, исцеление им недужных, поучения и пророчества. Евангелие оказало влияние и на стиль агиографических сочинений, метафорический по своей основе, что отражало стремление средневекового человека подняться над реальностью, в сиюминутном увидеть вечное. Питательной средой для агиографии на протяжении всего Средневековья являлось устное народное творчество. Многие жития святых выросли из народной легенды, монастырского предания, рассказа о чуде, а их герои нередко напоминают былинных богатырей, но только богатырей духа.

Житийный жанр пришел на Русь вместе с принятием христианства из Византии, где к VIII–IX вв. сложился канон агиографического повествования . Классическое житие должно было состоять из трех частей: вступления, собственно биографической части и завершающего повествование похвального слова святому. Обязательным для вступления было сознательное самоуничижение автора, необходимое для того, чтобы подчеркнуть величие нравственного подвига героя. "Общие места" вступительной части жития – отсылки писателя к источнику достоверных сведений о святом, что было призвано документировать повествование; молитва к Богу о помощи в трудном деле "списания" биографии одного из "воинства Христова"; обильная цитация книг Священного Писания, усиливающая дидактическую направленность произведения.

Агиографический канон требовал, чтобы в центральной части жития указывалось на благочестие родителей святого, раннюю необычность героя, который избегал детских игр и зрелищ, но прилежно учился, посещал церковь и был "душею влекомъ на любовь Божию". Инаковость житийного героя проявлялась в его отречении от мирского, присущем ему даре чудотворения: он мог предсказать исход битвы и день своей смерти, в голодные годы творить из лебеды хлеб, а из пепла – соль, исцелять "бесноватых", слепых и хромых. Для автора жития характерна графическая манера письма, предполагающая использование только двух красок: для создания образа святого – белой, его противников – черной. Обычно святой был свят от рождения, его образ не имел внутренних противоречий и не претерпевал духовного развития; герой жития никогда не испытывал сомнений и не переживал нравственных кризисов. Дорожа вечным и всеобщим, агиограф пытался освободить создаваемый им образ идеального человека от всего индивидуального и конкретно-исторического, поэтому житийная литература, по словам В. О. Ключевского, богата "образами без лиц", похожими друг на друга, в сходных ситуациях совершавшими одни и те же поступки, произносившими одни и тс же слова.

Схема житийного повествования переносилась из произведения в произведение, преодолевая пространственные и временные границы, не потому что средневековые писатели были лишены таланта, а русская литература, усвоившая агиографический канон, была идейно и художественно бессильна. Появление "общих мест" в житиях святых объяснялось иным представлением о литературном мастерстве, господством в Средние века эстетики подобия. Они возникали и как следствие незамысловатости и строгой регламентированности монастырской жизни, похожести тех жизненных ситуаций, в которые попадал герой-монах. Кроме того, в основе житий обычно лежали монастырский эпос или родовое предание, рассказы о святом его сподвижников и учеников. Фольклорное восприятие и устная традиция бытования сглаживали различия в обстановке жизни героев, их индивидуальном облике. Необходимо принимать во внимание и читательскую аудиторию, которой адресовалась литература житий. Это в основном была среда монашеская, крестьянская, во всем дорожившая традиционным укладом и воспринимавшая новое настороженно, с недоверием. Обилие канонических формул в памятниках древнерусской агиографии создавало иллюзию заторможенности развития литературы, которое, по мнению Д. С. Лихачева, совершалось достаточно быстро, но было "труднее уловимо и сложнее определимо".

Наибольшей подвижностью и многообразием отличались описания чудес, совершаемых святым при жизни и после смерти. Они являлись обязательным компонентом жития и представляли собой либо протокольноделовую запись случившегося, либо остросюжетный рассказ о помощи святого людям, попавшим в критическую ситуацию, будь то неизлечимая болезнь или пропажа жизненно необходимого, засуха или шторм, вражда или клевета. Ф. И. Буслаев справедливо полагал, что "в статьях о чудесах угодников иногда в замечательно ярких очерках выступает частная жизнь наших предков, с их привычками, задушевными мыслями, с их бедами и страданиями".

Древняя Русь оставила нам в наследство огромный массив житийной литературы, весьма разнообразной, несмотря на жанровую нормативность. Во многом именно поэтому проблема типологии житий в достаточной мере не разработана учеными: трудно выделить универсальный принцип классификации агиографических произведений, в силу чего за основу берутся самые разные признаки – как собственно литературные, так и внелитературные. Прежде всего различают переводные и оригинальные жития. Руководствуясь географическим принципом, т.е. учитывая место создания памятника или место подвижничества героя, выделяют жития киевские, новгородские, московские, севернорусские и т.п. Признавая неразвитость авторского самосознания и отсутствие литературных направлений и школ в Средние века, тем не менее говорят о жанрово-стилевой близости житий, созданных Нестором и Епифанием Премудрым, книжниками "ученой дружины" митрополита Макария и писателями-старообрядцами. Агиографический материал часто группируют по типу героев, ибо поэтика жития во многом зависела от того, был ли святой рядовым монахом или игуменом монастыря, князем или иерархом церкви. Однако эта классификация весьма условна, поскольку в разряд княжеских житий попадают жизнеописания и мучеников, и воинов, и святителей. Видимо, за основу систематизации лучше брать тип деятельности святого и различать жития затворников и столпников, мучеников и юродивых, воинов и основателей монастырей.

В зависимости от характера сборника, в который входили агиографические произведения, выделяют их линейные, проложные и патериковые виды. Если житие, включенное в состав Пролога, представляло собой своеобразный "конспект" его полного варианта, читающегося в Минее, то патериковое "слово" о святом – это увлекательный рассказ об одном или нескольких эпизодах из жизни подвижника. Порядок следования отдельных произведений в патерике не зависел от церковного календаря, как в Прологе и Минее, где текст располагался в зависимости от дня памяти святому ("Житие Феодосия Печерского", например, читалось под 3 мая). Исходя из назначения агиографических сборников, различают служебные, связанные с церковным обиходом, и четьи, предназначенные для "душеполезного" чтения.

Создание оригинальных памятников агиографии в первые века христианства на Руси сыграло большую роль в борьбе за ее независимость в делах государственного, церковного и культурного строительства. Чтобы поднять свой престиж и добиться правовой и идеологической автономии от византийской церкви, русской церкви необходимо было создать свой пантеон святых, непременным условием канонизации которых являлось наличие жития. Следует принимать во внимание и причины художественно-эстетического свойства: под влиянием переводных житий (в основном греческих, реже – болгарских и сербских) у русских книжников могло возникнуть желание попробовать свои силы в этом жанре, вступить в своеобразное литературное состязание со своими предшественниками. Появление древнерусской агиографии было вызвано насущной потребностью формирования нового христианского идеала поведения человека. Житие не только давало представление об идеальном, но также показывало конкретные пути достижения нравственного совершенства, будило творческую активность читателя, что создавало условия перехода от "жития" к "жизни" путем подражания христианскому праведнику. Именно житийная литература в Средние века была ответственна за нравственное здоровье общества.

Христианство на Руси – официальная религия, насаждаемая "сверху", поэтому первые русские святые – князья, а сам тип княжеского жития необычайно продуктивен. Прежде всего претендовали на причисление к лику святых и создание житий князь Владимир, крестивший Русь, и его бабка – княгиня Ольга, первой из русских правителей принявшая христианство. Однако их жития складываются позднее, уступая место написанным во второй половине XI – начале XII в. "Сказанию" и "Чтению" о святых мучениках Борисе и Глебе, житиям Антония (до нас не дошло) и Феодосия Печерских. Очевидно, это связано с языческим прошлым князей: требовалось время, чтобы забыть либо оправдать жестокость Ольги в ее борьбе с восставшими древлянами или любовь к мирским радостям Владимира, который до крещения проводил время в военных походах и пирах с дружиной, был окружен многочисленными женами и наложницами.

Уже ранние образцы русской житийной литературы свидетельствуют об их национальном своеобразии, о мастерстве русских писателей, творчески освоивших агиографический канон. Жития русских святых теснее, чем византийские памятники агиографии, связаны с конкретной исторической действительностью, отличаются обилием ярких примет своей эпохи.